Одно из моих ярких детских впечатлений, когда я ощутила первый страх заводить ребенка, касается… мандаринов. В тот Новый год они были в дефиците, поэтому, каждый в нашей семье получил на праздник по две штуки. Я мигом их съела и уже жалела, что не растянула удовольствие, как мама без сожаления протянула мне и моему брату все свои мандарины. Когда я спросила, разве ей самой не хочется, она ответила, что для нас ничего не жалко. В этот момент я подумала, что буду плохой матерью, потому что никогда не смогу так поступить.
С тех пор прошло много лет, но в счастье материнства я не верила очень долго и со стыдом ощущала в себе отсутствие жажды иметь детей и желания делиться с ними «мандаринами». Нет, я не относила себя к сторонникам «чайлдфри», но предпочитала наблюдать со стороны, не участвуя в процессе возни и сюсюканья. «Как же это, наверно, скучно!» - смотрела я на мамочек с колясками, наворачивающих круги по парку. «Разве это жизнь?» - сочувствовала, глядя на подруг, отказывающих себе в зажигательных вечеринках и первыми спешащих домой с наших женских посиделок. «Господи, я бы этого не выдержала!» - ужасалась очередному орущему сопливому чаду, бьющемуся в истерике на полу магазина. Ужасалась, но понимала, что не минует и меня сия чаша, тем более, возраст, родственники и муж всё чаще об этом напоминали.
Приближаясь к тридцатилетнему рубежу, я понимала - пора! Тянуть больше нельзя, иначе рискую не дожить до внуков! Зачатие произошло с первого раза, и, увидев заветные две полоски, я не поняла, испугалась больше или обрадовалась. Где-то в глубине сознания я малодушно надеялась, что мы как большинство знакомых пар будем трудиться над этим около полугода. Пришлось в срочном порядке бросать курить и идти вставать на учет в женскую консультацию. Не буду описывать период беременности, прошедшей, впрочем, так же легко, как и зачатие, но за это время я поняла: природа не зря дает женщине девять месяцев – они нужны, чтобы принять будущего ребенка, полюбить, чтобы мечтать поскорее его увидеть. Всё это действительно со мной происходило.
Опуская подробности родов, скажу лишь, что в моменты схваток, больше всего я хотела побить мужа и всерьез собиралась предложить Госдуме проект о сооружении огромного памятника всем родившим женщинам. Когда мне принесли моего сына, я испытала лишь огромное облегчение, что он жив – здоров, и всё, наконец, закончилось. За время, проведенное в роддоме, я ощутила целый спектр впечатлений: радость от появления первого молока и тупую боль от наложенных швов, панику неопытных прикладываний к груди и страх перед младенческими криками. Я априори любила своего ребенка, но щемящей, переполняющей душу радости материнства, так расписанную в книжках, я не чувствовала, и это меня угнетало.
После выписки из роддома, вернувшись домой, в родные стены, я помылась, переоделась в домашнее, уложила своего малыша спать и села рядом. Глядя на сопящий комочек, я пыталась представить, как из этой крохи вырастет высокий здоровый парень, и вдруг на меня накатила такая волна нежности, любви к нему, я почувствовала, что готова порвать любого, кто попытается его обидеть. От неожиданных эмоций из глаз брызнули слезы и покатились ручьем, пугая новоявленного папашу, начитавшегося про послеродовую депрессию.
В тот момент я поняла, что такое материнская любовь. Всепоглощающая, всепрощающая. Она просто сидела внутри, ждала выхода. Со временем я поняла, как можно любить своего ребенка, капризного, кричащего, вредного, в любом его проявлении, и при расставании беспокоиться каждую минуту, и смотреть на него до бесконечности долго, и отдавать ему всё, что у тебя есть, лишь бы ему было хорошо, все мандарины за одну его улыбку.