Ряженые. Баловство

Да, гоголевская «Ночь перед рождеством»— настоящая энциклопедия святочных обычаев. Здесь и колядки, и гадание, и ряженые, и баловство. Помните, как весело и дерзко озорничали парубки? Василий Белов в своих очерках о народной эстетике в книге «Лад» отмечает полное сходство происходящего на юге, в украинском селе, со святочным баловством в северной деревне: «Баловство в святки словно бы давало выход накопленным за год отрицательным эмоциям. Оно играло роль своеобразной «прививки», предупреждающей настоящую «болезнь». Изведав свойства и действия малого зла (святочное баловство), человек терял интерес к большому злу, у него вырабатывался нравственный иммунитет, невосприимчивость к серьезной заразе. Не зря баловство являлось обычно уделом малой ребятни, подростков и тех взрослых мужского пола, которые по каким-то причинам не достигли нравственной зрелости в свое время, то есть в детстве. Орава озорников ходила в полночь по деревням; что плохо лежало, что оставлено без присмотра, на том и задерживался ее взгляд.

Так, оставленные на улице дровни обязательно ставились на самой дороге на дыбы, и утром хозяину их никто не сочувствовал. Половики, вымерзающие на жерди, служили материалом для затыкания труб; ведром, оставленным у колодца, носили воду и примораживали ворота». Что ж, даже в таких забавах был свой резон: наказывались неаккуратные, а рачительным, справным хозяевам бояться озорников было нечего. Но вот озорники другого рода ряженые— могли наделать переполоха и у тех, и у других: веселой оравой обходили они дома односельчан, а ввалившись в избу, тотчас начинали плясать и фиглярничать — представляться.

Познакомьтесь со свидетельством очевидца, М. Ф. Кривошапкина, автора труда «Енисейский округ и его жизнь»: «Вваливают с шумом до десятка масок. Полюбуйтесь: вот бука, у него лицо обмазано сажею, на голове рога, на ушах лохмотья, во рту папироса огнем внутрь рта; вот и настоящий черт — с рогами, с хвостом, весь обтянутый черным коленкором; вот шаман в тунгу зеком платье, с бубном в руках, весь обвешанный колокольцами, ширкунцами, формами гагары и других птиц и рыб; вот и смерть, высокая, вся в белом, с куском свеклы вместо носу, с клыками, вырезанными из репы и редьки; вот кто-то обшил себя медвежиной и ходит себе на четвереньках, приседая для отдыха на задние лапы; вот арлекин, но с маскою до того отвратительною и страшною, что смотреть невозможно. И остальные также наряжены. Их пляс идет под удары бубна и своеобразные свистки, писки, трески...» Костюмы, как видим, нехитрые, но с их помощью разыгрывались целые представления.

Вывернутая наизнанку шуба, самодельные космы, сажа да свекольный сок превращали ряженого в жуткую образину. Девицы непременно наряжались в мужское, парни — в женское. Остаться неузнанным помогала личина — древнейшая и обязательнейшая святочная принадлежность. Делались личины из мешковины, рогожи, бересты. Протыкали, например, на куске березовой коры отверстия для глаз, носа и рта, приделывали из пакли или кудели бороду, брови и волосы, раскрашивали, пришивали берестяной нос. Самые выразительные личины хранили до следующих святок.

Известный русский этнограф С. В. Максимов, подробнейшим образом описывая святочные крестьянские посиделки в Костромской губернии, рассказывает о наиболее популярных представлениях, разыгрываемых ряжеными: три фигуры в вывороченных наизнанку шубах — медведь, коза и вожатый; «высокий чучело в длинном сером армяке, в кудельном парике» и одетая в изодранный сарафан «Офимья» (непременно с бородкой под женским платком)— комическая супружеская пара; фигляры в изрядно потрепанных городских, господских костюмах — лакей «Афонька Новый» и «Барин Голый». Рифмованные диалоги смешили публику до слез: «Уморили со смеху, балясники!.. Колика взяла!..» Давались нередко и отрывки из народных драм: «Лодка», «Царь Максимилиан». Что особенно привлекало в хождении ряжеными? То, что рядиться и представлять мог любой. Самый застенчивый, как пишет В. Белов, смело топал ногами, самый бесталанный мог сплясать.

Начиналось с малышни: едва приходил первый святочный день, на улице появлялись маленькие выряжонки, под вечер наряжались подростки, а вечером на игрищах и посиделках — взрослые. Человек как бы отдыхал от своего «я», превратившись хотя бы на короткое время в собственную противоположность. Страшной личиной, разухабистой манерой поведения еще и «заговаривали» нечисть, освобождались от нее. Играя черта, отмежевывались от всего дурного в себе. Неплохо бы и нам, потомкам, перенять эту способность — в игре, забаве давать себе разрядку, скидывать «злые чары» недоброжелательности, зависти, раздражительности. «Цивилизованный» маскарад, конечно, прелестное отвлечение от однообразия буден. Но даст ли щегольская маска такое же полное, радостное освобождение от рутины жизни и самого себя, какое дает примитивная, дедовская святочная личина? И всего-то надо — щепоть сажи, зубы из репки да вывернутый старый тулуп.

Попробуйте! Нагряньте к знакомым (а то и незнакомым)— вовлеките в скоморошное действо, развеселите неулыбчивых! Ряженым доступно и дозволяется все! Не можете без политики? Изобразите действительное лицо, всем известное какой-нибудь яркой особенностью — народная традиция подобное пересмешиичанье только поощряет. Боитесь женщин? Покажите им их кокетливые ужимки, преувеличенный макияж — робость как рукой снимет. Суеверны? Нарядитесь ведьмой! Не булгаковской инфернальной Маргаритой, а просто — народной ведьмой без затей с растрепанными седыми космами и носом-крючком. Или другой «нечистой силой»— кикиморой, обожающей проказничать именно в святки, особенно в ночь под Рождество. Так вы закалитесь для ворожбы. Иначе вам просто не выдержать страхов и волнений самого захватывающего, самого таинственного из обрядов — святочного гадания.