Однажды помер главный в моем доме пропойца, Пашка. Жил без семьи, третировал мать и в конце концов свел ее в могилу. Старший брат приехал, устроил похороны с поминками, а потом отправил Павла в магазин. Пашка до магазина дошел, да там задержался с собутыльниками, а брат его быстренько поменял дверь на железную, запер ее да и был таков.
Павел вернулся, в дом родной попасть не смог. Был бы с умом, решил бы эту сложность, да куда ж ему, пьяному дураку?
Пошел куда глаза глядят. Куролесил неизвестно где, а к зиме оказался в нашем подъезде, под лестницей. Мало того, что вонял, так еще и умудрялся пить. Всем, кто входил в подъезд или спускался по лестнице, Пашка говорил: «Давай, что ли, выпьем?»
Мужики пытались принять участие в его судьбе: били, выкидывали на мороз, но он приползал на прежнее место и продолжал отравлять атмосферу. Потом, совсем потеряв человеческий облик, он перестал двигаться и лежал, распространяя по подъезду миазмы. Наконец, помер. Все вздохнули с облегчением, да зря.
Мы с сестрой Алевтиной с юных лет увлекались заговорами, приворотами, отведением порчи, гаданиями, но никогда не во зло. Не проявляли корысти и благодарностей не ждали, да разве их дождешься? С годами мы это магическое дело забросили, а в старости пригодилось.
На третий день после того, как службы вывезли из подъезда труп, запили те четверо серьезных мужиков, которые выгоняли Пашку на улицу. На девятый день к ним присоединились жены, родственники, а чуть позже и все соседи от мала до велика. На третьем этаже ребенок-дошколенок жил. Родителям не до него - пьяные, а он прошелся по недопитым стаканам и на- пехтерился до потери памяти. Пришлось вызывать скорую помощь.
Приехал врач с санитаром. Зашли они в квартиру для оказания помощи, а выползли в таком состоянии, хоть вези в реанимацию. И ведь буянят! Вызвала я наряд 02. Х!риехали два трезвых в форме, а как попали в наш подъезд, так и превратились в махновскую вольницу. Стреляли из табельного оружия, городили несусветное и заснули, не добравшись до уазика. Ладно, люди! Дошло до того, что пес Тимка приобщился к всеобщему пьянству. Как и где он достал бесовское пойло, неизвестно, но я сама видела его шатающимся и воняющим вполне человеческим перегаром.
Когда поветрие добралось и до меня, многое прояснилось. Однажды захожу я на кухню, а там сидит в углу Павел в своем бомжовом виде и предлагает: «Давай, что .ли, выпьем?» У меня аж все затряслось от ужаса. Перекрестила угол, где он мерещится, а он, собака, не пропадает и продолжает: «Давай, давай!» Метнулась я к серванту, достала бутылку кагору, которая у меня там года три стояла, и выпила прямо из горлышка. Помогло. Пашка-бомж из кухни пропал. Только к вечеру появился вновь, и началось мое грешное спаивание. Каждый день прикладывалась, пока не созвонилась с Алевтиной. Она, как мой пропитой голос услыхала, сказала: «Приезжай сейчас же!» Только у нее в квартире я пришла в себя и поведала про наши подъездные ужасы.
Тут и решили мы с сестрой тряхнуть стариной. Первым делом купили 2 бутылки . водки, собрали все, какие нашлись, крышки от банок, бутылок и кастрюль, сложили их в •: большую лохань и сверху полили водкой из первой бутылки, приговаривая:
«Водка льет, в крышки бьет. По крышкам растекается, все крышкой накрывается, закрывается, забывается, назад не ворочается. Теки, водка злая, крышки умывая! Бука крышкой накроется, упырь упокоится!»
Аккуратно слили из лохани водку в чистую банку и пошли с нею в мой подъезд. Как открыли дверь в парадную, так сразу спрыснули окаянный порог водкой из той банки, приговаривая:
«Уйди, супостат неживой! Вот тебе водка на пропой! Сам крышкой накройся, на века упокойся! Кыш тебя, чур меня!»
Пройдя по всем лестницам, мы опрыскивали заговоренной водкой углы и двери на всех пяти этажах. При этом говорили: «Место чисто, место свято! Уходи, упырь проклятый! Отстань, с глаз долой, упырь плохой!»
Спрыснув так все в подъезде, положили пустую банку в авоську, вышли на двор, и там разбили, а осколки вместе с авоськой сложили в урну, приговаривая:
«Делу венец, а напасти конец! Дребезги долой, а упырь к себе домой!»
Со второй бутылкой мы отправились на кладбище, на Пашкину могилку. Поставили у казенной таблички стакан (никакого креста таким покойникам не ставят), налили его до краев водкой, а то, что оставалось в бутылке, вылили на землю, приговаривая:
«Душа бесприютная, душа бродячая. Пусть водка для тебя сладка, а земля мягка! В упокой сна вечного, безмятежного. Не злись, не ярись, землей заслонись! Чур меня, чур тебя, чур всех».
Дела в пьяном подъезде постепенно пошли на поправку. Первыми отрезвели женщины и стали приводить в порядок своих мужей. Павел больше никого не тревожил. И снова, как и в юные годы, никакой благодарности мы с Алевтиной за старания, конечно, не получили. Не в благодарности дело. Были бы люди живы да счастливы.
Людмила Леонидовна ЖИГИНА