За окном вагона на фоне черного ночного неба проплывают еще более черные зубчатые вершины елей. Моя последняя трудовая ночь в качестве проводника общего вагона в поезде дальнего следования. Утром состав подтянется к перрону Ярославского вокзала, его покинут пассажиры, я уберу вагон, сдам постельное белье, остатки чая и печенья, получу зарплату и – прощай, железная дорога!
Спрашиваете, кто я? Студент Московского авиационного института, решивший интересно и с выгодой провести летние каникулы. Мне понравилась эта работа, но скоро начнутся занятия, и больше никогда не надену железнодорожную фуражку.
Впечатлений, выпавших на мою долю за один месяц, хватит на всю жизнь. Кроме обычных пассажиров, я вез уголовников и журналистов, геологов и военных. Однажды в моем вагоне сошлись конвоиры, везущие пойманного дезертира, и другая группа захвата, едущая за только что задержанным беглецом. А с кем поговорить пассажиру, если он едет всего несколько часов, да еще ночью, когда ложиться спать не имеет смысла? Конечно, с проводником! Дашь ему купюру, он сбегает в давно закрытый вагон-ресторан, принесет бутылку белого крепкого, и течет беседа, и открываются души, и травятся байки.
Вы знаете, что такое «трамвай»? Трамваем в мое время железнодорожники называли тот самый общий вагон, в котором официально насчитывалось 88 мест, но кассиры продавали сюда билеты без ограничений, так что пассажиры порой буквально сидели друг у друга на головах. Вот такое чудо досталось мне на первый рейс.
Ведь известно, что самое трудное всегда выпадает на долю новичка.
Первый рабочий день. Состав стоит у перрона. Я, вооруженный красным и желтым флажками, гордый почином, проверяю билеты. И вдруг вижу – по перрону, громко галдя, шествует табор цыган, человек двадцать – старики, мужчины, женщины, дети… Так и есть, именно в мой вагон. Достают билеты. Мама моя – аж до самого Хабаровска! Вот попал!
Достались мне эти цыгане крепко. Но сейчас я благодарен судьбе за встречу с ними. Проведя несколько дней в их обществе, я – пусть краешком – прикоснулся к быту этого почти неизвестного нам и по-своему очень интересного народа.
Заняв несколько первых купе, они расположились вполне по-хозяйски. Закрыли один из туалетов, где устроили прачечную – стирали и развешивали на веревках белье, так что другим пассажирам оставалось довольствоваться вторым санузлом. Спали на всех трех полках и на полу между ними. Угощали своих многочисленных детей апельсинами, так что пол вагона был усеян оранжевой кожурой. Я замучился убирать за ними. А ведь на крупных станциях поезда проверяет санитарный контроль – берегись, нерадивый проводник! Рассказывали кошмарные истории, когда за грязь в вагоне санитарные врачи, составив протокол, высаживали проводника на первой же станции, и он за свой счет возвращался в Москву, а там его уже ждал приказ об увольнении. Студенты, разумеется, увольнения не боялись, но «телега» в институт… В общем, позвал я в служебное купе их атамана и пригрозил, что, если они не образумятся, высажу их на ближайшем полустанке. Атаман что-то сказал женщинам, те отвесили несколько подзатыльников детям, и кожуру мгновенно убрали.
Правда, когда я через полчаса снова зашел в вагон, всё было точно так же, как и до нашей «душеспасительной» беседы…
Кстати, об иерархии. Возглавлял эту компанию атаман – почти театральный курчавый чернобородый мужик лет сорока с серьгой в ухе. Казначеем у них был благообразный седобородый старик. Женщинами и детьми верховодила пожилая цыганка. Деньги же хранились… у девочек-подростков. Если атаману или казначею требовались наличные, они подзывали к себе девчонку, и та, запустив по локоть руку в бездонный карман своей пышной юбки, вытаскивала скрученную в трубку пачку ассигнаций и давала взрослому требуемую сумму.
Стоим как-то с атаманом в тамбуре, курим. За окном проносится бескрайняя сибирская тайга. Атаман смотрит на нее мечтательно.
– Красиво, – говорю.
– Красиво, – соглашается он. – Эх, мне бы этот лес на Кубани…
– Зачем? – делаю вид, что не понимаю.
– Как! – он возмущен моей тупостью. – Ты знаешь, сколько стоит этот лес на Кубани?!
В тамбур выскочил цыганенок лет семи:
– Дай закурить!
Атаман протянул ему пачку сигарет. Тот сноровисто затянулся.
– А не рановато ему? – спрашиваю.
Атаман скорчил зверскую рожу:
– А ну брось сигарету! – и бац подзатыльник. Похоже, это у них главное средство воздействия на малолеток.
Пацан бросил окурок и испуганно посмотрел на атамана. Тот улыбнулся и снова протянул ему пачку:
– Хороший парень. Пусть курит.
Разговор продолжался. Я спросил, откуда они держат путь. Он ответил: из Югославии.
– А как же граница? – спрашиваю.
– Да пропускают, – уклончиво ответил он. Признаться, я не поверил. Ведь это было еще при Советской власти! «Железный занавес» и всё такое… Но потом один пассажир-пограничник подтвердил: цыган на всех границах пропускают без виз. А они, ценя доверие, никогда не проведут с собой ни шпиона, ни диверсанта. Правда это или нет, не знаю…
– А паспорта у вас есть? – спросил я атамана.
– А как же, и прописка тоже, – ответил он. – Мы все прописаны под Одессой, значимся артелью лудильщиков (представляете, все лудильщики – и старики, и дети!) Были в Югославии, потом свои передали, что в Хабаровске можно заработать, вот и снялись с места…
Кстати, о «своих». Омск. Стоянка – 20 минут. Стоим с атаманом около вагона. По платформе, нагруженная тюками, идет цыганка с двумя детьми.
– Вон ваши идут, – говорю.
– Это не наши, – сказал он, как мне показалось, презрительно, и отвернулся.
Были среди цыган молодые муж и жена. Ей пятнадцать, ему семнадцать. С грудным ребенком. Она очень красива, похожа на индианку, даже пятнышко на лбу есть (я тогда еще не знал, что цыгане – выходцы из Индии). Он музыкален, в вагоне играл на пластмассовой детской дудочке, из которой, кажется, вообще нельзя извлечь какую-либо мелодию. Красиво пел модные шлягеры.
Я его спросил:
– А в армию вас призывают?
– Конечно! У меня брат служит. Только он сбежал, дурак.
Увидев мой вопросительный взгляд, пояснил:
– Ему полгода всего оставалось. Не выдержал. Теперь год дисбата, и еще дослуживать.
– А ты-то в армию пойдешь?
– Не-а! Через год у меня уже двое детей будет, а по закону с двумя детьми в армию не берут…
Пустынный полустанок. Стоянка – 3 минуты. Переговариваюсь с коллегой из соседнего вагона. Вдруг – дикие вопли. Что случилось? Оборачиваюсь. Вижу – по ступенькам вагона спускается бабка. Такая типичная русская бабка, каких в те годы было много – в плюшевой кацавейке, платке, с двумя мешками наперевес. Обеими руками держится за поручни, боится оступиться. А сзади две девчонки-цыганки, не торопясь, роются в ее карманах. А она вопит благим матом (и не только благим). Руки-то заняты!
Подъезжаем к Иркутску. Сидим с атаманом в служебном купе. Едва мимо поползла платформа, как атаман вскочил и прильнул к окну. «Сейчас вернусь», – кинул он мне и выпрыгнул из вагона. Я увидел группу цыган, толпящихся поодаль, и атамана, что-то горячо обсуждавшего с ними. Вот он вернулся в вагон, и весь табор начал шумно собираться.
– Своих встретил. Говорят, здесь можно заработать, – сказал он мне на ходу.
– А как же Хабаровск, билеты?
Но он только махнул рукой.
После ухода цыган я не досчитался двух подушек…