Чтобы перед лицом страха избрать открытость, нужна смелость. Смелость — следующее условие движения к психодуховному воссоединению. Говоря «смелость», я не имею в виду одну только физическую смелость или героизм, проявляющийся при чрезвычайных обстоятельствах. Я говорю о повседневной смелости, которая вдыхает в жизнь благородство, которая дает людям силы не предавать самих себя и не становиться такими, какими хотят их видеть другие. Речь идет о смелости, позволяющей человеку доверяться себе и не терять открытости перед самим собой при любых обстоятельствах. Это та смелость, с которой он может жить своей собственной жизнью и исполнять свою дхарму. Когда я говорю «смелость», то подразумеваю смелость в малом. Когда мы говорим «да» самим себе и «да» своей жизни, я имею в виду жизнеутверждающую смелость.
Герметизм утверждает, что «все двойственно, во всем присутствуют противоположности». Жизнь построена на равновесии противоположностей, жизнь покоится в центре двойственности. Можно даже сказать, что мы и живем благодаря этой двойственности и что без нее жизнь была бы невозможна. Как и любое другое следствие, жизнь должна состоять из страха и смелости, и, находясь ровно посередине этих весов, жизнь сопротивляется безволию, которое влечет ее к затуханию.
Смелость не превозмогает и не устраняет страх. Смелость подразумевает принятие присутствия страха во всем. Смелость — противоположность боязливого равнодушия и вседозволенности. Смелость — это жизнеутверждение. Она принимает все, она охватывает все, даже возможность исчезновения. Подразумевая возможность исчезновения, небытия, смелость соглашается с самым ужасным, что только может быть, и тогда энергия продолжает излучаться, несмотря на возможность наступления небытия. Если исходить из того, что мир построен на двойственности, то бытие существует лишь потому, что существует небытие.
«Смелость — это воля жизни к самоутверждению... побеждающая отрицание жизни (отчаяние), потому что это свойство отчаяния — отрицать жизнь говорит о том, что отчаяние — проявление трусливости». Пол Тиллич считает, что смелость, отстаивающая существование и несущая самоутверждение «...является фундаментальной основой бытия, а также — его высочайшим благом. Полноценное самоутверждение вспыхивает в индивидуальном бытии не изолированно; это акт приобщения к вселенной, а также священный акт самоутверждения, который является начальной движущей силой любого индивидуального акта».
«...У него есть сердце, ведающее страх, но побеждающее его, которое видит бездну, но видит с достоинством. Он ведает бездну (небытие), но орлиными когтями вцепляется в ее край. Он обладает смелостью».
Понять смелость — значит понять, что упадок смелости плох не только сам по себе. Беда, которой отягощается несмелость,— двойственность. Двойственность — это бывшая смелость, обессилившая из-за расщепленности между тем, что «Я есть» принимает хорошим и желательным и что считает своими стремлениями и защитными свойствами, и между тем, что «чужаки», появившиеся по вине раздробленности, неосознанно принимают как хорошее и желательное и неосознанно избирают свои стремления и защитные свойства. Стремление к успеху и счастью, что подразумевает свободное излучение энергии, проигрывает битву. Оно не может вызвать отклик в самой глубине человеческого существа, если у того на неосознанном уровне есть другие стремления.
На неосознанном уровне цели отвергнутых «чужаков» постоянно ходят по кругу, непрерывно вызывая «специальные чувства», позволяющие человеку почувствовать себя защищенным и находящимся в безопасности. Эти чувства близки тем людям, с которыми они «породнились» еще в детском возрасте. Если же у такого человека есть стремления, противоречащие его «специальным чувствам», то ему будет трудно их реализовать, потому что он будет одновременно защищать эти старые чувства и делать это с великой смелостью.
Не имеет значения, какие эти старые чувства, положительные или отрицательные. Отвергнуть их для человека означает то же самое, что отвергнуть любимого ребенка, наложившего отпечаток на его личное энергетическое поле. Эти отпечатки и есть «специальные чувства», и если донести их до взрослого возраста, то они будут давать человеку неосознанное чувство того, что он все еще общается с этим возлюбленным чадом. Смелость самоутверждения подразумевает освобождение от этих чувств и переработку энергии, захваченной «неосознанными чужаками», ибо только тогда вы сможете осознать, что эти чувства так отчаянно обороняются лишь потому, что противодействуют свободе, любви и успеху.
Смелость самоутверждения требует от нас отвержения всех жизненных позиций и отношений, которые основаны на старых чувствах. Чтобы отбросить старые позиции и «специальные чувства», нужна великая храбрость, потому что нет никакой гарантии, что с этим «чадом» после освобождения от этих чувств вообще можно будет построить какие бы то ни было взаимоотношения. Именно страх потери этих драгоценных чувств и олицетворяемых ими позиций делает смелость самоутверждения такой труднодоступной и вместе с тем такой важной. Вместо того чтобы быть храбрым в обороне какой-нибудь своей позиции, которая сразу же начинает защищать свою жизнь, стоит только ей вступить в противоречие с вашими стремлениями к любви и успеху, человек должен заменить эту «храбрость» на ту, которая служит только жизнеутверждению.
Фрейд говорил, что здоровый человек тот, который может любить и может работать. На всякое явление в вашей жизни, а также на всякое чувство, сопровождающее его, должно быть со всей открытостью обращено внимание, после чего оно должно быть принято, и только тогда у вас должна найтись смелость, чтобы освободиться от него и сказать ему «прощай».
Вам нужно заботиться о себе, чтобы уметь принимать старые саморазрушительные чувства, которые вы столько лет так храбро оберегали, а затем освобождаться от них. Смелость интуитивно связана с заботой о своем бытии. Эта глубинная забота должна подвигнуть вас к возведению в ранг святости всего, чем вы когда-то восхищались ради достижения высоких целей — личной свободы и беспричинного чувства радости. Человек должен быть готовым отбросить все свои драгоценности ради единственной по-настоящему великой драгоценности — самого себя.
Акт возведения в ранг святости требует огромной смелости, потому что с некоторой точки зрения этот акт подобен смерти. Томас Мертон, великий теолог, сказал: «Ради самопознания человеку приходится идти на риск уменьшения и даже полного исчезновения своей реальности ради обретения иного, ибо, если бы какой-нибудь человек и вправду имел жизнь, он должен был бы потерять ее».