Раздражение — пустая трата сил, особенно когда его объектом становятся те, кто обязан тебя лечить. Я свел контакты с медперсоналом к абсолютному минимуму. Попросить кого-то принести стакан воды, чтобы запить таблетки? Нет. Каждое мое взаимодействие с врачами или медсестрами, особенно по моей инициативе, тщательно фиксируется и потом разбирается по косточкам. Будить ночного дежурного из-за воды не хочется, а включить кран в палате — значит разбудить Ольгу. Поэтому я просто телепортирую себе чашку с водой прямо на подоконник. Пусть дежурные на кухне удивленно наблюдают за левитирующей чашкой и краном, который сам открылся и закрылся. Пусть ломают голову над моим поведением до утра. Мне все равно.
Боль и отсрочка
Две «позаимствованные» таблетки почти полностью заглушили боль. Хорошо бы знать, как долго продлится их действие. Может, стоит телепортировать еще парочку про запас? Переодевание из больничной пижамы в полетную форму заняло всего минуту, когда не приходится сдерживать каждый жест, чтобы не закричать от боли. Единственный лучик света в этом утре — Сэм, который от перепугу явился на три часа раньше. Теперь у меня будет время на полеты.
Я чувствую его присутствие телепатически — его панический поток мыслей ни с чем не спутаешь. Он стоит за дверью, не решаясь постучать. Рад ли я? Да. Но Сэм — не любитель ранних подъемов. Зачем он притащился затемно? Ольга, конечно, просила его прийти пораньше... Но за два часа до рассвета? Видимо, мое почти смертельное ранение напугало не только его, но и Раи Стара. Наконец, услышав мои шаги, он осторожно стучит.
— Лан, ты здесь? Я тебя не разбудил? — почти шепчет Сэм. Я улыбаюсь. Он уже перестал вести себя так, будто я могу умереть в любую секунду, но все еще говорит приглушенно. Он входит, бесстрастно окидывает взглядом спящую в кресле кузину, а затем задумчиво смотрит на меня.
— Знаешь, может, уйдем, пока Ольга не проснулась? У нее еще целый час, чтобы заняться твоим лечением и твоей рукой. Она вполне может передумать и оставить тебя сегодня здесь, — говорит он, но, заметив мой остекленевший взгляд, замолкает.
— Легко сказать. Когда я сбежал с «Астры-2», не предупредив Ольгу, а потом пропустил все сроки в РРС, мне пришлось согласиться на операцию здесь, на Рессате, через сутки после побега. Двух операций за три дня мне более чем достаточно. Не хочется экспериментально проверять эту связь еще раз, — тихо отвечаю я.
— Может, твой modus operandi вызвал нежелательные эффекты? — ехидно вставляет Иссин. Я игнорирую его. Он всегда злится, когда считает, что я слишком рискую. В РРЦ делают скидку на мой статус Коммандоркапитана Рессата, но я понимаю: мое послабление — редкое исключение. Даже Андрею пришлось ждать годы, чтобы снова сесть за штурвал. Меня ждет та же участь. Я не знаю, когда соглашусь на следующую операцию. Сэм не решается спросить об этом, понимает и отводит взгляд.
— Инструкции Ольги я не нарушаю. Она сказала летать с тобой, когда Эрнест занят, вот я и лечу. А ждать, пока она проснется, — такого уговора не было, — легко парирует Сэм.
Я пожимаю плечами и едва сдерживаю крик. Резкое движение снова вызывает невыносимую боль. От детского страха перед медициной осталось лишь холодное понимание безвыходности. Хотя иногда этот страх возвращается — всегда не вовремя. Как сейчас.
— Безумству храбрых... — Сэм не договаривает, но смысл ясен. Он снова намекает, что стоит уйти. Он прав, я это знаю. Если Ольга сейчас займется мной, к занятиям в колледже я приду полностью разбитым. Но уйти до того, как она проснется, я не могу. Мне нравится смотреть, как она спит.
Бремя выбора и галактические законы
В вопросах медицины на опыт Сэма можно положиться. Вся его семья с «Астры-2» — хирурги и медикологи. Он единственный, кто стал пилотом. Со мной он может быть любым — то самим собой, то зеркалом моих проблем. Я знаю: случившееся было предопределено. Второй галактический закон запрещает помогать другим цивилизациям. Если из-за переданных технологий начинается война — это уже нарушение Первого закона, что гораздо серьезнее. Континуум жестоко наказывает ренегатов. Мое частично человеческое происхождение не давало мне права вмешиваться.
Когда я впервые нарушил Второй закон, я знал, что рано или поздно заплачу за предотвращенную техногенную катастрофу на Рессате. Но не знал — как. То, что я выжил, — уже чудо. И это лишь отсрочка. Цена за нее мне известна...
Ольга сосредоточится на моей реабилитации, что на деле означает почти год в больнице под присмотром. Просто называется она иначе: Рессатский реабилитационный центр. Правила игры мне знакомы с детства. Придется смириться. Когда она проснется, начнется обследование. А возможно, и лечение. Я бы с радостью сбежал, но не хочу ее злить. И не могу уйти, не сказав ни слова. Она помогла мне получить частичный допуск к полетам — это серьезная уступка, масштабы которой я только начинаю понимать.
Когда Давид сказал, что она мне потакает, он сам лишился допуска. Несправедливо: сердилась она на меня, инструкции нарушил я, а без полетов остался Давид, хотя у него был частичный допуск семь лет, и он — Коммандоркапитан первого ранга. Ольга знала, что он годами игнорировал рекомендации медиков, но не реагировала. Даже Андрей стал ее побаиваться после этого. Он позвонил вчера — впервые за семь лет моей службы, — узнав, что Давид составил мне компанию в РРЦ. Правда, поздно вечером Ольга разогнала нас по разным палатам, а Раари, Сэма и моих стажеров вообще выгнала с территории центра.
Я размышляю над словами Сэма. Наверное, он прав, стоит сбежать. Может, я и правда не нарушу инструкций, если не буду дожидаться пробуждения Ольги? Но уже поздно — она потягивается в кресле. Несколько секунд уходит у нее на то, чтобы осознать, что я уже встал, переоделся, а Сэм пришел раньше.
— Сэм, ты должен ждать в комнате для посетителей. Я же говорила, посещения разрешены только в указанное время. Лан придет через пятнадцать минут, — уверенно говорит она.
— Знаете, вы действительно друг другу подходите. Хотите знать, почему? Вы оба постоянно решаете, что я должен делать. Хотя оба младше меня, и решать должен я, — иронически говорит Сэм, и его взгляд словно напоминает мне: «Что я тебе говорил?»
Диагностика и новые правила
То, что Ольга отправляет Сэма ждать, пугает меня. Я стискиваю зубы и отворачиваюсь, чтобы она не увидела мой страх. За три дня — две операции. Хватит!
— Твое состояние меня беспокоит, — кажется, она уже жалеет, что вчера выбила для меня частичный допуск.
— Я не хочу здесь находиться. Я ненавижу больницы и медстанции! Ты вынудила меня прийти сюда, — беспомощно отвечаю я.
— Это реабилитационный центр, а не медстанция, — возражает она.
— Какая разница? — раздраженно спрашиваю я. Конечно, я могу все разнести, как на «Астре-2», или с помощью молекулярной реконструкции превратить дверь и окно в зоны телепортации, или поставить силовое поле, как вчера в палате с Давидом. Видимо, поэтому она и разлучила нас. Но вандализм в РРС бесполезен. Лечения не избежать. Разве что выиграть небольшую отсрочку. И то сомнительно. Меня уже не обманешь, как в пять лет. Я знаю, что ничего не решаю. В лучшем случае решает Ольга, в худшем — такие как Михайлов, отец Сэма, или Йоран.
Ольга подходит и обнимает меня. Она эмпат. Чувствует, как безысходность моего положения доводит меня до отчаяния. Одного из медбратьев, Марка, чуть не уволили из-за моего побега два дня назад. Он уже успел рассказать коллегам, что я обычно устраиваю, если задерживаюсь в больнице больше пятнадцати минут. И мне, и Ольге придется идти на компромиссы из-за того, что она взяла на себя ответственность за меня. Это будет нелегко. Слишком многое нас связывает. Нелегко будет и персоналу РРЦ. У них, как и у меня, нет особого выбора.
— Разденься до пояса, — ее тихий голос заставляет слушаться даже Раи и Давида. С Ольгой бесполезно спорить. Я подчиняюсь, хотя всей душой рвусь на волю. Надо было слушать Сэма.
— Подними руку. Без телекинеза, — уточняет она. Какую — понятно. Левую. Осколочное ранение плеча. Рука почти не двигается. Это помимо осколков в легком и по всему телу. Михайлов, с присущим ему юмором, отдал все эти «сувениры» мне. Может, у русских так принято? В Империи тоже много правил, которые меня, выросшего в Солнечной системе, удивляют. Ольга смотрит на меня, словно пытаясь понять, что мне неясно и почему я не выполняю приказ немедленно. Я послушно поднимаю руку. Чуть-чуть. Больно. Она это замечает.
— Пошевели пальцами, — ее серьезный тон пугает. Ну что она привязалась? Мало мне Йорана и Михайлова? Но я выполняю, насколько позволяет боль.
— Хорошо, — кивает она. Я удивленно моргаю. Что хорошего в том, что я едва могу поднять руку? Она что, видит прогресс, невидимый мне? Потом до меня доходит: это русская идиома. Она просто поблагодарила меня за попытку выполнить упражнение без дурацких вопросов.
— Не двигайся, — спокойно говорит она, берет меня за руку. Я чувствую тепло ее ладони. И подтверждается мое худшее опасение: она включает дистанционный диагностический сканер. Я замираю. Ольга ловит мой испуганный взгляд.
Диагностический сканер используют только перед операциями или при полном обследовании, когда решается вопрос об отстранении от полетов. Какой смысл давать допуск, чтобы через сутки его отобрать? Значит, снова операция... Я чувствую беспомощный гнев и отчаяние. Злиться на Ольгу бессмысленно. Иссин, Давид и Сэм правы: она делает мне поблажки. Можно злиться на Йорана и Михайлова, но Михайлов на «Астре-2», а Йоран благоразумно не показывается мне на глаза с вчерашнего вечера.
Ольга молчит. Хотя, без сомнения, чувствует, что творится у меня внутри, она все еще держит меня за руку. Через несколько минут она выключает сканер и спокойно говорит: «Иссин, сохрани снимки и диагностику. Проработаешь материал позже. Я хочу поговорить с тобой после пяти». Ясно, что она обращается к той части Иссина, что встроена в ПО РРЦ, а не к моему зеленому «другу». Я пытаюсь поймать ее взгляд. Может, она передумала отпускать меня? Должен ли я остаться? Могу ли летать с Сэмом? Я в неведении.
Условия свободы
— Сегодня просто появишься в колледже, поговоришь с Томасом и, если успеешь, с преподавателями. Он согласился тебя принять. Пока ты приписан к РРЦ, ты летаешь только с инструктором и выполняешь только его задания. Не сложнее. Остальные завтра сдают теорию на допуск. Теорию ты напишешь без проблем. Томас обещал постараться сохранить твое инкогнито для преподавателей и учащихся, — Ольга улыбается, прекрасно понимая, что мое инкогнито рухнет в первую же неделю, как только я начну летать.
— Частичный допуск у тебя есть. «Серебряную Звезду» ты пилотируешь только в присутствии Эрнеста. Сэму и Раи я не доверяю — с ними только на флаере. Давид к тому же сам без допуска. Полеты в альфе и гамме строго запрещены. Прими это как данность. Минимум на год. Телепортация — тоже под запретом, это не обсуждается, если не хочешь осложнений. Надеюсь, ты понял, что у меня есть основания для таких ограничений. Ты должен вернуться в центр не позднее восьми вечера. Постарайся не опаздывать, как вчера, на четыре часа, — тихо говорит она, пристально глядя мне в глаза, чтобы убедиться, что я услышал. Я киваю. Хотя Ольга привыкла к моим опозданиям и нарушениям и часто закрывает на это глаза. Впрочем, у нее достаточно власти, чтобы создать проблемы кому угодно, даже Андрею. Андрей это понимает, в отличие от Давида. А Давид проверил ее власть эмпирически: одно насмешливое заявление стоило ему допуска. Ольга годами наблюдала, как он нарушает условия. Дразнил ее он, а пытаться вернуть ему допуск должен я, так как он считает, что у меня больше шансов с ней договориться.
Мне не нужно напоминаний. Я знаю, что допуск у меня благодаря ей. Я не собираюсь создавать проблемы. Ни себе, ни ей. По крайней мере, те, которых можно избежать. Я не буду оспаривать ее решения. Но полная невозможность влиять на процесс лечения, необходимость просто подчиняться — вызывают лишь отчаяние и безысходность.
Когда Андрей был серьезно ранен, ему понадобилось девятнадцать лет, чтобы получить частичный допуск, хотя проблем у него было меньше. У него не было лихорадки Леднева. А я получил возможность летать, пусть и с ограничениями, в тот же день, как Михайлов отобрал у меня полный допуск. Давид, Сэм и Иссин правы: я должен быть благодарен за то, что еще лечу.
Вздохнув, я снова надеваю форму Коммандоркапитанского корпуса без знаков отличия и свитер, который связала для меня мать Эрнеста. Моя старая форма превратилась в лохмотья из-за ранения и стараний Иссина. Я открываю дверь и молча выхожу.
— Лан, — окликает Ольга. Я вздрагиваю. Неужели все-таки оставят? Она подходит и вкладывает мне в ладонь небольшую упаковку. Я смотрю на нее удивленно. Такие же таблетки, что я телепортировал вчера вечером.
— Дозировка указана. Постарайся не превышать, иначе они быстро перестанут помогать, — лаконично говорит она. — И будь осторожен, ладно?
Я встречаюсь с ней взглядом и понимаю: она все знает. И про две «позаимствованные» таблетки, и про то, что я проснулся от боли. И все равно отпускает.
Больше интересных статей здесь: Отношения.
Источник статьи: Энцелад Титан Галактические законы глава 3.