В одном из шатров не спит старик и "в поле тёмное глядят": ждёт к ужину свою дочь Земфиру, которая "пошла гулять в пустынном поле", так как "привыкла к резвой воле". Но вот она. За нею следом по степи юноша спешит. Цыгану вовсе он неведом. "Отец мой, - дева говорит, - веду я гостя; за курганом его в пустыне я нашла. И в табор на ночь позвала. Он хочет быть как мы цыганом. Его преследует закон. Но я ему подругой буду. Его зовут Алеко - он готов идти за мною всюду". Старик принимает юношу. Утром табор снимается и отправляется в путь: И стар и млад вослед идут. Крик, шум, цыганские припевы. Медведя рёв, его цепей. Нетерпеливое бряцанье. Лохмотьев ярких пестрота. Детей и старцев нагота. Собак и лай и завыванье. Волынки говор, скрыл телег. Всё скудно, дико, всё нестройно. Но всё так живо-неспокойно. Так чуждо мёртвых наших нег. Так чуждо этой жизни праздной. Как песнь рабов однообразной!
Однако, несмотря на простор и волю расстилающуюся кругом, а также на то, что рядом черноокая красавица Земфира, Алеко печален. Он не видит всех этих красот, великолепие жизни от него скрыто. Подобно птичке беззаботной и он, изгнанник перелётный. Гнезда надёжного не знал. И ни к чему не привыкал. Ему везде была дорога. Везде была ночлега сень. Проснувшись поутру свой день, он отдавал на волю бога. И жизни не могла тревога смутить его сердечную лень. Его порой волшебной славы манила дальняя звезда. Нежданно роскошь и забавы. К нему являлись иногда. Над одинокой головою и гром нередко грохотал. Но он беспечно под грозою и в вёдро ясное дремал. И жил, не признавая власти судьбы коварной и слепой. Но боже! Как играли страсти. Его послушною душой! С каким волнением кипели в его измученной груди! Давно ль, на долго ль замерли? Они проснутся: погоди! Земфира спрашивает Алеко, не жалеет ли он об оставленной родине, о близких. Алеко отвечает, что ему не о чем жалеть - ему не по душе "неволя душных городов", где "люди, в кучах за оградой, не дышут утренней прохладой, ни вешним запахом лугов; любви стыдятся, мысли гонят, торгуют волею своей, главы пред идолами клонят и просят денег да цепей". Земфира возражает, что "там огромные палаты, там разноцветные ковры, там игры, шумные пиры, уборы дев там так богаты!" Алеко отвечает, что она лучше всех этих дев, к тому же "где нет любви, там нет веселий". Старик, слышащий разговор, замечает, что "но не всегда мила свобода тому, кто к неге приучен", то есть, что не каждый человек готов воспринять свободу. Он рассказывает преданье об одном "жителе полудня", который попал к ним в изгнанье. Он был уже не молод, "имел он песен дивный дар", но "слаб и робок был, как дети", "чужие люди за него зверей и рыб ловили в сети", к "заботам жизни бедной" он так никогда и не привык, весь остаток дней он тосковал, да "горьки слезы проливал", а по смерти завещал свои останки увезти на родину. Алеко думает о преходящести славы, о её бренности - с одной стороны Рим, "певец любви, певец богов", а с другой- "цыгана дикого рассказ".
Проходит два года. Цыгане по-прежнему кочуют "мирною толпой". Алеко постепенно привыкает к "бытию цыганскому". Он даже "с пеньем зверя водит медведя. Земфира поселян обходит и дань их вольную берет". Старик, Алеко и Земфира на ночлеге. Земфира качает люльку и поёт песню:" Старый муж, грозный муж. Режь меня, жги меня. Я тверда. Не боюсь ни ножа, ни огня. Ненавижу тебя. Презираю тебя. Я другого люблю, умираю любя." Алеко слышит и прерывает её, говоря, что он "диких песен не любит". Земфира отвечает, что песню для себя поёт, и продолжает:" Режь меня, жги меня. Не скажу ничего. Старый муж, грозный муж. Не узнаешь его. Он свежее весны. Жарче летнего дня. Как он молод и смел! Как он любит меня! Как ласкала его я в ночной тишине. Как смеялись тогда мы твоей седине!" Алеко вновь просит Земфиру замолчать и добавляет, что понял, её песню. Земфира отвечает, что песня действительно про него, и уходит. Старик говорит, что это старинная песня и что её "певала Мариула (его жена, мать Земфиры), перед огнём качая дочь. Ночью Земфира будит старика, говорит, что Алеко во сне рыдает, кричит, произносит "Земфира". Старик замечает: "Тебя он ищет и во сне: ты для него дороже мира". На это Земфира отвечает, что "его любовь постыла мне. Мне скучно; сердце воли просит". Земфира будит Алеко, прерывая его кошмары. Алеко говорит, что ему снились страшные вещи, Земфира в ответ советует не верить "лукавым сновиденьям". Алеко: " Ах я не верю ничему: Ни снам, ни сладким увереньям, Ни даже сердцу твоему." Оставшись наедине с Алеко, старик спрашивает: " О чём, безумец молодой, О чем вздыхаешь ты всечасно? Здесь люди вольны, небо ясно, И жены славятся красой. Не плачь: тоска тебя погубит." В ответ на жалобы Алеко, что Земфира его не любит, старик отвечает: " Утешься, друг: она дитя. Твое унынье безрассудно: Ты любишь горестно и трудно, а сердце женское - шутя. Взгляни под отдаленным сводом гуляет вольная луна. На всю природу мимоходом равно сиянье льёт она. Заглянет в облако любое. Его так пышно озарит. И вот - уж перешла в другое. И то недолго посетит. Кто место в небе ей укажет. Промолвив : там остановись. Кто сердцу юной девы скажет: Люби одно, не изменись. Утешься." Алеко продолжает сокрушаться, вспоминать счастливые минуты любви. Старик рассказывает ему свою собственную историю. Он в молодости любил девушку, добивался её и, наконец, "назвал своею".
Ах, быстро молодость моя звездой падучею мелькнула! Но ты, пора любви, минула ещё быстрее. Только год меня любила Мариула. Однажды близ Кагульских вод мы чуждый табор повстречали. Цыганы те - свои шатры разбив близ наших у горы две ночи вместе ночевали. Они ушли на третью ночь, - И, бросив маленькую дочь, ушла за ними Мариула. Я мирно спал - заря блеснула. Проснулся я, подруги нет! Ищу, зову - пропал и след - тоскуя, плакала Земфира, И я заплакал - с этих пор постылы мне все девы мира. Меж ними никогда мой взор не выбирал себе подруги. И одинокие досуги уже ни с кем я не делил. Алеко. Да как же ты не поспешил тот час во след неблагодарной. И хищникам и ей коварной кинжала в сердце не вонзил? Старик. К чему? Вольнее птицы младость. Кто в силах удержать любовь? Чредою всем дается радость. Что было, то не будет вновь. Алеко. Я не таков. Нет, я не спорю. От прав моих не откажусь! Или хоть мщением наслажусь. О нет! Когда б над бездной моря, нашел я спящего врага. Клянусь, и тут моя нога, не пощадила бы злодея. Я в волны моря, не бледнея. И беззащитного б толкнул. Внезапный ужас пробужденья свирепым смехом упрекнул, И долго мне его паденья смешон и сладок был бы гул. Земфира на свиданье с молодым цыганом. Она торопится домой, так как ее муж "ревнив и зол". Цыган не отпускает, наконец, Земфира вырывается, пообещав, что придет следующей ночью. Ночью Алеко просыпается и, не найдя рядом Земфиры, идёт по следу и натыкается на влюблённых. Земфира кричит цыгану, чтобы он бежал, но Алеко вонзает в него нож со словами, обращенными к Земфире: "Теперь дыши его любовью". Земфира. Нет, полно, не боюсь тебя! - Твои угрозы презираю, Твое убийство проклинаю... Алеко. Умри ж и ты! Земфира. Умру любя. Наступает утро. Алеко сидит на камне перед простёртыми трупами. Пробудившиеся цыгане окружают его. Потом поднимают мёртвых, роют могилы и погребают их. Алеко в отчаянии падает и лежит на земле. Тогда старик, приблизясь , рёк: "Оставь нас, гордый человек. Мы дики; нет у нас законов. Мы не терзаем, не казним - Не нужно крови нам и стонов - Но жить с убийцей не хотим... Ты не рождён для дикой доли, Ты для себя лишь хочешь воли. Ужасен нам твой будет глас. Мы робки и добры душою. Ты зол и смел - оставь же нас. Прости, да будет мир с тобою". Цыгане уходят.
Волшебной силой песнопенья. В туманной памяти моей. Так оживляются виденья. То светлых, то печальных дней. В стране, где долго, долго брани, ужасный гул не умолкал, Где повелительные грани Стамбулу русский указал. Где старый наш орёл двуглавый, ещё шумит минувшей славой. Встречал я посреди степей, над рубежами древних станов, телеги мирные цыганов. Смиренной вольности детей. За их ленивыми толпами. В пустынях часто я бродил. Простую пищу их делил. И засыпал пред их огнями. В походах медленных любил их песен радостные гулы. И долго милой Мариулы я имя нежное твердил. Но счастья нет и между вами, природы бедные сыны!.. И под надранными шатрами живут мучительные сны. И ваши сени кочевые в пустынях не спаслись от бед. И всюду страсти роковые, и от судеб защиты нет.
#цыгане #цыганский табор #поэма цыгане #пушкин #отношения и любовь
Еще по теме здесь: Отношения.
Источник: Цыгане.