Глава четвёртая
Деревня. Работа
С утра тётя Валя рано ушла на работу, Людмила ускакала в город за покупками, а Бородина, который мирно дрых на диване в большой комнате, только ближе к обеду поднял Лёшка.
— Сэр, нас ждут великие дела, — Лёшка бесцеремонно толкал Бородина в плечо.
По привычке сразу просыпаться и моментально входить в курс происходящих событий Бородин подскочил на диване и стоял перед Лёшкой в ожидании последующих действий.
Такое пробуждение Лёшку даже испугало, отчего он чуть ли не отскочил от Бородина.
А потом, немного отойдя от шока, рассмеялся:
— Ну ты и даёшь! Ну ты и бешеный!
— Чего надо-то? — Бородин уже полностью отошёл от сна и внимательно смотрел на смеющегося Лёшку.
— Иди мойся, да в деревню поедем, — Лёшка уже мирно хлопнул Бородина по плечу. — Помнишь же, о чём вчера говорили?
— Конечно, помню. — И, потягиваясь и позёвывая, Бородин поплёлся в ванную комнату.
Умывшись, он вышел в большую комнату, оделся и заглянул на кухню.
Лёшка жарил яичницу, а на плите уже закипала кастрюлька с сардельками.
Татьяна с ребёнком сидела тут же и с выжиданием смотрела на Лёшку.
— Лёш, ну хватит её там жарить, а то пересушишь, как в прошлый раз, — монотонно выговаривала она Лёшке, на что тот, не оборачиваясь в сторону жены, только бурчал:
— Не бои́сь, всё будет абгемахт, — и, сняв сковороду с плиты, принялся раскладывать яичницу по тарелкам.
Татьяна вручила Юрку Лёшке со словами:
— Давай уже сюда эту сковородку, а чай я налью сама, а то ты опять мне дёготь сделаешь.
Лёшка принял из её рук Юрку, уселся за стол и, посмотрев на рядом сидящего Бородина, рассмеялся:
— Давай-давай, наворачивай, а то мы с тобой сегодня знатного храпака дали. Я совсем не слышал, как маманя ушла.
— И я не слышал, — поделился с ним Бородин, беря вилку со стола. — Во вырубился! — он восхищённо покрутил головой. — Давненько я так не спал.
— Чё, и в санатории так даже не пришлось? — Лёшка с любопытством посмотрел на Бородина.
— Не-е, ты чё? Там не до этого было… — но, посмотрев на Татьяну, тут же отмёл мысль, которая чуть не сорвалась с языка. — Там с утра надо было иди на завтрак, а потом на процедуры…
— Понятно! — Лёшка ещё раз хохотнул, понимающе посмотрев на Бородина. — Ясно! Процедуры — это дело ответственное… — и вновь рассмеялся.
— Чё ты хохочешь попусту? — одёрнула его Татьяна. — Ты посмотри, какой Вова стал ладный да загорелый после санатория, он даже так не выглядел, когда в прошлый раз приезжал, не то что ты сейчас. Вон посмотри на себя, какой ты бледный…
— А Людмила говорит, что я наглый и рожа у меня красная, — с иронией ответил на слова жены Лёшка, — да перегаром от меня на версту несёт.
— Но сейчас-то не несёт, — возразила ему Татьяна, — а бледный ты точно. Вот сейчас в деревне и загорите.
— Ага, загорим! — усмехнулся Лёшка. — Как камбала загорим. Копать же будем да от комаров отмахиваться.
— Да, — сочувственно произнесла Татьяна. — Если бы не комары, то и я бы с вами поехала с детьми. А то, помнишь, в прошлый раз как Димку накусали, так он потом себе все ноги разодрал.
— Вот то ж, — Лёшка с пониманием посмотрел на жену. — Так что вы лучше дома сидите да в парке и на площадке погуляйте. А мы, я думаю, в воскресенье вернёмся, если всё там засадим и вскопаем. Ты уж так мамане и скажи: вернутся они в воскресенье, а если задержимся, то от дяди Васи со станции позвоним и предупредим.
— Хорошо, скажу, — покорно подтвердила Лёшкины слова Татьяна.
Они быстро закончили завтрак и начали собираться в дорогу.
— А у меня и надеть-то нечего, чтобы в огороде копаться, — посетовал Бородин, глядя, как Лёшка набивает рюкзак различным барахлом.
— Не бои́сь, — пыхтел Лёшка над рюкзаком. — Там у Юрки чего только нет. Вот что оно тебе подойдёт, я не гарантирую. Если велико будет, то подвернём, но уж точно, что мало не будет, в этом я уверен, — и он, закинув рюкзак за плечи, повернулся к Татьяне, всё так же безмолвно стоящей за его спиной. — Ну, всё, — Лёшка приобнял жену, — пока. Но мамане обязательно передай всё, что я сказал, — ещё раз напомнил он ей.
— Да уж передам, — послушно кивнула Татьяна головой. — Она и без моих напоминаний у меня всё сама выспросит, а тут ещё и Людмила ей напомнит, — она тяжело вздохнула.
— Ну уж извиняйте, — развёл руками Лёшка. — Такая уж у меня мать, — и, обернувшись к Бородину, бодро махнул тому рукой. — Ну, что! Погнали наши городских?
— Погнали, — подтвердил Бородин, и они вышли из квартиры.
Помня наказы тёти Вали, они зашли в гастроном и купили батон докторской колбасы, сыр, макароны и какие-то крупы, которые выбирал Лёшка. Благо была середина дня и народу в гастрономе было немного, но за колбасой пришлось отстоять в очереди около получаса.
Оказавшись перед вальяжной продавщицей, которая небрежно, без всяких эмоций на лице взглянула на Лёшку, он по-деловому сделал заказ:
— Мне, пожалуйста, батон докторской и килограмм советского сыра.
На его слова продавщица в недоумении подняла на Лёшку глаза.
— Чего? — небрежно приподняв кончик верхней губы, переспросила она.
— Батон докторской и килограмм советского сыра, — не смущаясь, повторил Лёшка.
— А не много ли тебе, милок, будет? — послышался за Лёшкиной спиной старческий голосок.
На его скрип Лёшка обернулся и удивлённо уставился на невысокую старушку, прячущуюся за его спиной.
— А вам-то чё, мамаша? — посмотрел он на неё сверху вниз.
— Да куда ж тебе столько? Худо не будет от этой колбасы-то? — ехидно вопрошала старушка. — Ты посмотри, сколько людей в очереди стоит, на всех же может не хватить…
— Вам-то, уважаемая, хватит же? — встрял в разговор Бородин.
— Мне-то хватит. А об остальных ты подумал? — не отставала от них старушка.
— А ты подумала, старая, — теряя терпение, начал повышенным голосом Лёшка, — что я на всю бригаду беру? Что мужики пообедать хотят, а их, таких, как я, — Лёшка даже расправил плечи, пытаясь показать свою мощь, — там десять человек?!
— Женщина, женщина, — послышалось откуда-то сзади, — вы чего это там очередь задерживаете? Не видите, что ли, что мужчина на работе и ему всё быстро надо, а мы и так уже тут битых полчаса торчим?
На этот возглас очередь возмущённо загудела, и приструнённая старушка, понурив голову, осталась молча стоять за Лёшкиной спиной.
Продавщица, дождавшись, когда гомон голосов стихнет, вновь посмотрела на Лёшку:
— Ну что? Взвешивать?
— Конечно, взвешивать, — важно подтвердил Лёшка. — Или вы хотите, чтобы тут десять человек выстроилось и каждый бы по сто грамм брал?
На его замечание продавщица не отреагировала, а молча бухнула на весы батон колбасы и, не дождавшись, пока стрелка весов успокоится, защёлкала на счётах с быстротой молнии, обозначив Лёшке, сколько он должен заплатить в кассу.
Рассчитавшись за колбасу и сыр, Бородин было уже собрался выходить из гастронома, но был остановлен Лёшкой.
— Ты куда? — он многозначительно смотрел на Бородина. — А это? — Лёшка обратной стороной ладони хлопнул себя по горлу.
— А-а, — Бородин понял свою ошибку: они не зашли в ликёро-водочный одел.
Они тут же свернули в него и у той же самой необъятной тётеньки, увешанной золотыми кольцами и серьгами, купили пару бутылок водки.
— Вот теперь нормалёк, — удовлетворённо произнёс Лёшка, выходя из гастронома и закуривая. — Ну а теперь двинули на Московский, — он смачно сплюнул и бросил окурок в урну.
Доехали до Московского вокзала без приключений. Вначале на троллейбусе, а потом на метро.
Бородину нравилось ездить в метро, конечно не в часы пик, а тогда, когда народу было немного и можно было рассмотреть интерьер станций и без толкучки поездить на эскалаторах и в вагонах, которые с натугой набирали скорость и со специфичным воем неслись по чёрным туннелям.
На вокзале они купили билеты на электричку, которая, к их радости, отходила через полчаса.
Ехать надо было около двух часов, поэтому времени поговорить было достаточно.
В электричке народу было мало, и они, устроившись у окна, разглядывали проносящиеся мимо дома на выезде из города, а потом и пригорода. Вскоре замелькали небольшие редкие рощи деревьев, становящиеся всё гуще и больше.
Время надо было как-то скоротать, поэтому Бородин начал расспрашивать Лёшку про то, куда они едут и с кем ему предстоит встретиться.
Лёшке тоже было скучно разглядывать окрестности города, поэтому он постоянно что-то вспоминал и о чём-то рассказывал. Иногда Бородин прерывал его наводящими вопросами, поэтому перед приездом на станцию ему становилось всё яснее, куда они едут и что их ждёт в этой деревне.
Дом, где сейчас живёт баба Маша, построил ещё отец её мужа, а может быть его построил, кто и раньше, Лёшка об этом не помнил. Прадед был зажиточным крестьянином с большой семьёй, поэтому и дом получился большой. Вокруг было много точно таких же домов, но во время войны почти все они сгорели или были разрушены фашистами, только дом деда с постройками чудом уцелел. После войны дед его достраивал и перестраивал, а остальные жители бывшей деревни были убиты или переселились и обустроились на новом месте, у станции.
У бабы Маши в конце войны родился сын Юра, который вместе с женой Ирой ухаживал сейчас за ней, а остальных детей забрала война.
Дом стоял среди полей и огородов, оставленных бывшими жителями деревни, поэтому Юра возделывал большой участок земли возле него. Сам бы он этого сделать не смог, но с помощью братьев, с которыми встретился два дня назад Бородин, Лёшки и женщин они вскапывали огород, сажали картошку, а баба Маша с Ирой и Галей поддерживали огород, который их всех снабжал овощами.
Поэтому они сейчас ехали выполнить семейный долг, чтобы обеспечить на всю зиму себя и всех родственников картошкой и овощами.
Юра приезжал в этот дом не только на субботу и воскресенье, для него этот дом был смыслом жизни. Он его поддерживал, строил и придумывал в нём что-нибудь новое. Без дела он сидеть не умел, ему всегда надо было что-то делать.
Сам он работал на «Электросиле» токарем, поэтому многое в доме было сделано его руками. Он и на заводе, и в доме всё переделывал и делал так, чтобы всем всегда было удобно пользоваться.
Было у Юры и хобби, как с недавних времён повелось называть увлечения, которые становились смыслом жизни.
Когда немцев отогнали от деревни, то отец Юры, вернувшийся из партизан (Лёшка всё время называл его дедом), обнаружил около дома брошенный автомобиль.
Со свойственной ему хозяйской жилкой дед перетащил автомобиль в уцелевший сарай и спрятал его там. Автомобиль был сильно повреждён и пробит во многих местах пулями, почти все стёкла у него были разбиты, короче, груда металлолома, а не машина. Но дед его всё равно спрятал, и автомобиль простоял в сарае лет тридцать. Юра родился уже в конце войны, и дед ему никогда не разрешал прикасаться к автомобилю, а когда он умер, то Юра, со свойственной ему привычкой всё ремонтировать и переделывать, взялся за него.
Так этот «опель-Капитан» и стал возрождаться. Юра многое для него выточил, переделал, чтобы для него подошли запчасти от «Волги» или «Москвича», и пару лет назад опель поехал. А так как документов на него у Юры не было, то оформить его он никак не мог и номера на него получить тоже не смог, поэтому ездил на нём Юра только до станции в магазин, по деревне да на рыбалку. Этим своим творением Юра очень гордился и, как со смехом говорил Лёшка, пылинки с него сдувал. Былых разрушений на нём не было видно, Юра все следы от пуль заварил, заделал, отполировал, и теперь опель блестел, вызывая зависть у соседей, которые иной раз по «доброте своей душевной» капали на Юру и его автомобиль во все инстанции, а Юра от них отбивался и лелеял творение своих рук, а опель за это всегда радовал его своим неповторимым чёрным блеском.
— Так что ты его сегодня увидишь, — со смехом закончил Лёшка свои рассказы перед самым выходом на перрон.
Электричка тут же унеслась по предначертанному маршруту, а Бородин с Лёшкой остались одни на пустом перроне.
— Ну чё? — посмотрел Лёшкана Бородина. — Пошли?
— Пошли, — согласился с ним Бородини, закинув рюкзак на плечи, они двинулся к концу перрона.
— А далеко идти-то? — поинтересовался Бородин.
— Да тут всё рядом, — махнул Лёшка куда-то в сторону. — Нам вон туда, — указал он пальцем влево от перрона, — к той роще и во-он к тому домишке.
Бородин посмотрел в указанную сторону и увидел невдалеке небольшую берёзовую рощу на плоской вершине холма, склоны которого были покрыты низкой порослью кустарников.
Роща грациозно выделялась на фоне яркого синего неба, горделиво показывая точёные белоснежные стволы и нежную зелень раскинувшихся крон. Он залюбовался увиденным пейзажем, который был достоин полотна талантливого художника.
— Пошли. Чего застыл? — поторопил Бородина Лёшка. — Мы сейчас к ним как снег на голову свалимся, — весело предположил он. — «Работу нам давайте! Жить мы без неё не можем», — весело балагурил он, спускаясь с перрона.
И тут же Бородин услышал его восторженный крик:
— Юра! А ты как тут оказался?
Бородин поспешил к Лёшке и увидел, что внизу какой-то огромный мужик тискает его, а рядом с ними стоял блестящий от попадавших на него солнечных лучей чёрный автомобиль причудливой формы, какие иногда можно было увидеть в фильмах про войну.
После Лёшкиного рассказа Бородин понял, что это их приехал встречать Юра на своём знаменитом «опеле-Капитане».
Он тоже спустился с перрона и, подойдя к радостным Юре и Лёшке, протянул руку:
— Володя.
Он, выжидая ответной реакции, посмотрел на огромного мужика.
Тот и в самом деле был огромен. Ростом не меньше двух метров, с покатыми плечами, обтянутыми выцветшей рубашкой, под которой рельефно выделялись могучие мышцы. Но зато лицо у него не вызывало никакого страха, несмотря на огромные размеры этого мужика. Оно было такое же доброжелательное и открытое, как на картинках, на которых рисуют русских богатырей.
Богатырь сделал шаг навстречу к Бородину и ответно протянул огромную ладонь. На его лице, обрамлённом небольшой русой бородкой, сияла обаятельная улыбка.
— Юра, — мягко произнёс громила и осторожно пожал протянутую руку.
В рукопожатии не было никакой жёсткости и желания испытать руку соперника на силу, в нём была только осторожность. Чувствовалось, что силач не хочет причинить никому вреда, он уверен в своей силе и в самом деле только хочет познакомиться, дружески пожимая руку.
— Добро пожаловать к нам, — пробасил он. — Слышал о тебе. Братья рассказывали, — пояснил он, — а теперь и сам рад тебя видеть. А где вещички-то ваши? — он посмотрел на Лёшку.
— Да вот они, — Лёшка приподнял тяжёлый рюкзак и снова опустил его на землю.
— А-а, этот, что ли? — Юра посмотрел на рюкзак. — Так чё с ним таскаться? Давай его сюда, да в лялечку мы его сложим, — и он как пушинку приподнял рюкзак весом не меньше чем пятнадцать килограммов и понёс его к опелю.
Положив рюкзак в небольшой багажник, который был забит какими-то мешками, он махнул рукой:
— Садитесь. Чего ждёте?
Бородин легко открыл заднюю дверцу опеля и удивился. Сиденья были покрыты бархатом, везде была идеальная чистота, панель поблёскивала хромом приборов, а руль был точно такой же, с жёлтыми костяными накладками, как и на двадцать первой «Волге». Такой руль Бородин с детства запомнил на всю жизнь, после того как они с Борькой угнали и разбили «Волгу» Борькиного отца.
Плюхнувшись на сиденье, Бородин почувствовал его упругость и удобство, с каким комфортом оно приняло его основную часть тела.
Но вот на заднем сиденье было тесновато. Ноги пришлось немного поджать. Внутри «Волги» было намного просторнее, было ощущение, что он оказался в жигулёнке.
Но всех своих эмоций он высказать не успел, так как в машину вместились Юра, весом килограммов в сто двадцать, да Лёшка, у которого вес тоже был за сто кило.
К удивлению Бородина, автомобиль почти не отреагировал на такую нагрузку. Он даже не скрипнул и не колыхнулся, а только стоял, как послушный конь, ожидая приказа седока.
Он так же безропотно завёлся, и в салоне даже не было слышно работы мотора, так что можно был говорить спокойно, не повышая голоса.
— Ты как узнал, что мы приезжаем? — первым делом, устроившись на переднем сиденье, начал выспрашивать Лёшка.
— А чё тут узнавать? — добродушно начал отвечать Юра, выруливая по просёлочной дороге к железнодорожному переезду. — Маманя твоя позвонила Ваське на станцию, вот он с утра и прибежал ко мне, а мне лялечку надо было заправить, вот я и отвёз его обратно, а сейчас и за вами приехал.
Теперь всё стало ясно. Лёшка даже с сожалением вздохнул:
— А мы-то думали, что неожиданными гостями будем, даже этого, — он хлопнул себя тыльной стороной руки по горлу, — взяли.
— Зря вы это сделали, — с сожалением произнёс Юра. — Этого дерьма тут навалом, да ещё и мать моя нагнала тут кое-чего, — он хмыкнул, но Бородину показалось, что эту фразу Юра прорычал, — для того чтобы лучше копалось. Готовы копать-то? — Юра обернулся в сторону Бородина.
— Так для того и приехали, — вместо Бородина ответил Лёшка. — Для того и отпуск я взял, чтобы всё разом сделать.
— Это хорошо, — мирно принял Юра Лёшкины объяснения.
Автомобиль начал взбираться по разбитой дороге вверх, на холм. Мотор теперь загудел громче, и в салоне пришлось даже повысить голос при разговоре.
В лобовом стекле при очередном повороте показался бетонный дзот, притулившийся своей обратной стороной к склону холма. Он был едва различим, так как почти врос в склон и был укрыт тенью берёз, растущих над ним.
Бородин был удивлён тем, что он вот так просто до сих пор тут стоит.
Дзот зловеще взглянул на них чёрной амбразурой и остался сзади, а автомобиль, преодолев подъём, направился к бревенчатому дому, стоящему невдалеке от берёзовой рощи.
— Чё за дзот такой там? — удивлённо спросил Бородин, указав рукой на оставшееся сзади напоминание о войне.
— Да от немцев ещё остался, — неохотно начал объяснять Юра, обруливая выбоины на дороге. — Бои были тут сильные, вот немцев отсюда и выкуривали.
— А чё не снесёте его? — не переставал удивляться Бородин.
— А кому он мешает? — так же неохотно объяснял Юра. — Мне он не мешает, стоит себе и стоит. Глядишь, скоро и сам собой в землю зароется. Чё на него силы-то тратить? А просто так его не сдвинешь. Взрывать надо. Вояк звать надо. А оно это им надо? — он вопросительно посмотрел на Бородина. — Не надо, — пояснил он сам себе. — Да и мне не хочется пороги оббивать да время своё попусту тратить. Я его лучше на лялечку потрачу, — похлопал он по рулю опеля.
Но тут они подъехали к дому, и разговор сам собой прекратился.
Пока они вылезали, не выходили, а вылезали из опеля, из калитки во внушительном, сделанном на века заборе, огораживающем фронтальную часть дома, вышли две женщины.
Одна из них была высокой и статной, под стать Юрию.
«Жена, наверное, Ира», — подумалось Бородину.
А вторая — наоборот, небольшого росточка, сухонькая старушка.
«А это уж точно баба Маша», — так же проскользнула мысль в его голове.
— Ой! И кто же это к нам приехал?! — радостно начала Ира, сделав несколько шагов навстречу приехавшим, заключив в свои объятия Лёшку. — А мы ждём, ждём вас, а вот и вы. С утра ещё Васька прибегал да передал Валентинины слова.
Выпустив Лёшку из объятий, Ира посмотрела на Бородина и скромно протянула ему ладонь, предварительно, скорее по привычке, обтерев её о передник.
— Ира, жена этого мальчугана, — она весело хохотнула, посмотрев на Юру.
Бородин бережно, обеими руками пожал протянутую натруженную ладонь, преклонив голову и заглянув в карие глаза Иры.
— Володя, — как можно мягче произнёс он. — Очень рад встрече.
От таких слов Ира, несмотря на свои габариты, засмущалась как девчонка и, чтобы скрыть своё замешательство, подвела Бородина к одиноко стоящей старушке.
— А это наша баба Маша. Прошу любить и жаловать. — На что Бородин отпустил ладонь Иры и взял в свои руки худенькую ладошку хозяйки дома.
На его рукопожатие баба Маша едва ответила, немного пошевелив кончиками пальцев, но, посмотрев своими выцветшими глазами на Бородина, едва слышно произнесла:
— В дом, в дом проходите. Ждём давно вас, уже всё и наготовили к приезду вашему.
— Ты, мать, за нас не беспокойся, — услышав слова бабы Маши, отреагировал на них Юра, — всё мы успеем сделать: и на дом насмотреться, и наработаться, а уж за столом посидеть, так это нам сам бог велел такое удовольствие сделать, — и, обернувшись к Лёшке, попросил: — А подсоби-ка мне, племяш, ворота-то открыть да лялечку в стойло загнать.
Бородин не отказался помочь Лёшке, и они вдвоём открыли мощные, на совесть сделанные ворота.
Юра осторожно проехал во двор, где уже Ирина открывала двери сарая, заменявшего Юре гараж.
Но сараем это сооружение было назвать сложно. Оно был сделано из катаных брёвен, которые со временем только почернели, а не стали трухлявыми. Было заметно, что этому сооружению уже не один десяток лет, а оно всё стоит себе и стоит и только от времени становится прочнее и прочнее. Видно было, что этот, как его не хотелось называть таким словом, сарай перевидал в своей жизни многое.
Вот только крыша у него была сделана по-современному, покрыта свежей черепицей, а так это пристанище для опеля вызывало уважение.
Закрывая двери сарая, Лёшка похлопал по его стенам.
— Вот тут-то и простоял этот опель почти тридцать лет. Ну точь-в-точь что твой Илья Муромец. — Лёшка громко рассмеялся своей шутке, а Юра только довольно улыбался от этих слов в бороду.
Дом был под стать этому сараюшке. Он был выстроен из точно таких же округлых катаных брёвен, почерневших от времени, только его оба крыла были, по их виду, выстроены намного позже. Но они выглядели так же основательно и внушительно. Чувствовалась рука рачительного хозяина.
Лёшка взвалил рюкзак на плечо и прошёл в дом вслед за Юрой.
Напротив входа располагалась дверь, которая в данный момент была открыта, и через неё была видна большая комната с огромным столом посередине. А влево от входа шёл коридор, вдоль которого слева и справа было несколько дверей.
— Это всё кладовки, — пояснял Лёшка Бородину, — а это туалет и душевая, — он показал на две двери слева с характерными табличками, на которых были нарисованы ребёнок под душем и писающий мальчик.
Юра прошёл в конец коридора и открыл крайнюю дверь справа.
— Тут будете ночевать, — и он включил в комнате свет.
Комната была небольшой. Слева стоял древний диван, оббитый каким-то плюшевым материалом, прямо — стол, а за ним под окном кровать. Справа же располагалась невероятной ширины кровать, накрытая огромным стёганым одеялом.
— Я обычно тут сплю, — сразу заявил Лёшка, проходя к кровати, что была под окном.
К удивлению Бородина, через окно не шёл свет, хотя рамы все были застеклены. Он подошёл к окну и с интересом осмотрел его. Окно было снаружи заколочено досками, через которые не проникал ни единый лучик света.
Бородин с интересом посмотрел на Юру:
— А чё это оно заколочено?
— А что доски отдирать каждую весну, а на зиму заколачивать? — Юра пожал плечами. — Лишняя работа. Да здесь никто и не живёт. Только вот когда братья приезжают на посадку да на окучку, то здесь ночуют. Летом здесь прохладно, спать хорошо, комаров нет. А зимой зачем мамане лишние дрова тратить? Ей работы на зиму здесь хватает.
Он так и остался стоять у входа, наблюдая, как устраиваются Лёшка с Бородиным.
Бородин сел на широкую кровать. По всей видимости, Юра сколотил её сам и она только сверху была застелена матрасом. Но даже несмотря на его толщину, кровать была очень жёсткой, поэтому Бородин плюхнулся на диван, который со скрипом всех своих пружин принял его в свои объятия.
— О! — радостно воскликнул он. — Это то, что мне надо!
Ему сразу вспомнились люльки, которые он мастерил себе в каюте, чтобы спать в них во время шторма и не вылететь из них при очередном ударе волн о борт судна, от которых оно судорожно сотрясалось и вибрировало. А спать было надо, потому что надо было хоть как-то отдохнуть перед вахтой.
— Хозяин — барин, — прокомментировал его решение Юра и поинтересовался: — Вы сильно голодные? Есть хотите?
— Да особо-то и нет, потерпеть можно, — в раздумье пожал плечами Лёшка.
— Ну вот и отлично, — совсем по-детски обрадовался Юра. — Значит, сразу в баньку идём. Я её, как только узнал, что вы приедете, начал топить.
Делать нечего! От таких предложений грех отказываться, поэтому они тут же последовали за Юрой на выход из дома.
Попутно Лёшка вытащил привезённые продукты и отнёс их Ире, а Бородин с Юрой вышли во двор и, ожидая его, закурили.
Бородин с любопытством осматривался, куда же это он попал.
Дом стоял на вершине холма. Справа от него простирались возделываемые поля, а слева был пологий склон к реке.
Лёшка вышел из дома с полотенцами через плечо, и они направились вниз к реке по тропинке, а потом уже по деревянной лестнице с широкими ступенями, выстроенной на крутом склоне.
С вершины холма было видно, что чуть выше кромки берега реки, уходящей вдаль синей гладью, стояла баня, которая представляла собой обычный сруб из почерневших от времени катаных брёвен, накрытый плоской черепичной крышей. Из трубы в ней струился сизоватый дымок, говорящий о том, что баня ждёт своих посетителей.
Ступеньки лестницы спускались прямо к бане и заканчивались небольшой площадкой, с которой можно было зайти в дверь бани, прорубленную в боковой стене, или пройти дальше по узеньким мосткам, уходящим в реку метров на десять.
Юра первым, как хозяин, подошёл к крепкой, добротной двери и, потянув за массивную медную ручку, распахнул её.
— Ну что, ребятки, — весело посмотрел он на Лёшку с Бородиным, — попаримся, что ли?
— А чего бы и не попариться! — тут же отозвался Лёшка и первым вошёл в предбанник.
— Давай-давай, проходи, не стесняйся, — Юра подтолкнул Бородина к двери, — тепло не выпускай.
От такого прикосновения Бородин чуть ли не влетел в предбанник, благо что верхний косяк у двери был высокий и только поэтому он не врезался в него головой.
Юра, как будто не заметив пируэт Бородина, степенно прошёл за ним следом, плотно прикрыв за собой дверь.
Лёшка, как бывалый посетитель этой баньки, тут же принялся раздеваться.
В предбаннике было чисто и, даже несмотря на небольшое окошко, достаточно светло, потому что стены и потолок предбанника были обшиты плотно пригнанными друг к другу свежими досками, которые и создавали своеобразный световой эффект.
В углу стоял огромный чан с водой, потрогав которую Бородин убедился, что она холодная.
Раздевшись, Бородин открыл такую же массивную дверь, как и входная, в другую часть бани и прошёл туда.
В лицо пахнуло жаром и запахом свежих распаренных берёзовых веников, которые лежали в деревянной шайке, поставленной на одной из полок, выстроенных вдоль стен.
Напротив небольшого окна располагалась печка, обёрнутая железной сеткой, в которую плотно были уложены голыши средних размеров.
Сейчас дверца печки была слегка приоткрыта, и через эту щель в топке просматривались красные, прогоревшие угли, ещё мерцающие сполохами пламени.
Увидев взгляд Бородина на печку, Юра, вошедший вслед за ним, пояснил:
— Я, как только узнал, что вы приедете, так и начал топить её. Кажись, она протопилась. — И, взяв с одной из скамеек ковшик, предостерёг Лёшку и Бородина: — А ну, поберегись! — и, зачерпнув воду из огромного чана, стоящего на печке, плеснул её на голыши.
Жар от моментально испарившейся воды резко обдал Бородина, отчего он невольно приоткрыл рот и, закрыв глаза, отвернулся от печки.
Но Юра на этом не остановился, он плескал и плескал горячую воду на стенки печки. Сухой пар сразу заполнил помещение бани и заставил Бородина присесть, осторожно вдыхая раскалённый воздух через рот, прикрыв его ладонью.
Убедившись, что температура в бане поднялась до приемлемого, по его понятиям, уровня, Юра перестал обдавать водой печку.
— Ну, кажись, и попариться можно, — громогласно заявил он, посмотрев на своих гостей, которым хотел доставить максимум удовольствия.
Но Лёшка с Бородиным сидели на корточках в самом дальнем углу от печки и, прикрыв ладонями рты от обжигающего пара, еле дышали.
— Что? — Юра рассмеялся. — Жарко? — И тут же добавил: — Вы тут привыкайте, а я с вениками разберусь.
Он вынул из шайки замоченные веники и начал разминать их в горячей бурой, пахнущей берёзой воде.
Убедившись, что веники в норме, он тут же скомандовал:
— Давай-ка, Лёш, — он махнул рукой чуть ли не распластавшемуся на полу Лёшке, — как бывалый посетитель, ложись первый, — он указал на место, предопределённое Лёшке. — Я тебя немного взбодрю, — и потряс вынутым из шайки веником над печкой.
Капли воды с веника, падая на раскалённую поверхность голышей, издавали злое шипение, а по бане разнёсся невероятный берёзовый аромат.
Лёшка нерешительно поднялся с пола, но, повинуясь Юриному приказу:
— Ложись здесь, — растянулся на одной из лавок.
Уж как только Юра не изгалялся над бедным племянником, охаживая его с ног до головы то хлёсткими, то поглаживающими прикосновениями веника, от которых вначале Лёшка только поскуливал, а в конце, от бессилия громко выкрикнув: «Всё! Больше не могу», соскочил со скамьи пыток и бросился из бани.
— Ты сразу ныряй, — только и успел крикнуть ему вслед Юра, а потом, со смехом взглянув на Бородина, шутливо предложил:
— А ты чего там притаился? Занимай свободные места, — показал он на лавку, с которой только что сбежал Лёшка. — Ложись.
Делать было нечего. Бородину не хотелось показывать свой страх перед предстоящей экзекуцией, и он послушно растянулся на лавке.
***
Хотя в такой бане он был не впервые. Ещё мальчишкой он познал таинство русской бани на таёжных приисках, а когда работал механиком на ледоколе, то тоже бывал не раз в ней.
Но там была финская сауна. Она была чистой и прилизанной, а печку с дровами заменял электрокамин, и веников там не было. Их просто за Полярным кругом было негде достать. Можно было, конечно, наломать ветки карликовых берёз при кратковременных стоянках в порту. Но разве они заменят веники из обычной берёзы или приморского широколистного дуба?
Рядом с сауной находился бассейн. В бассейне по желанию трудящихся морскую воду можно было сделать и тёплой, но любители острых ощущений иной раз заказывали воду без подогрева, которая была за борто́м. А за борто́м были ледяные поля. Так что иногда в бассейне даже плавала шуга. В такую воду после стоградусной сауны с какой скоростью ныряешь, с такой и выныриваешь. Ощущения были непередаваемые. Вот и сейчас Бородин приготовился вспомнить то незабываемое ощущение бани, которое частенько испытывал на ледоколе.
***
Юра вновь обмакнул веник в шайку, потряс им над печкой, и тут тело Бородина пронзило тысячами иголок, кожа от пара пылала, но при лёгких прикосновениях веника и поглаживания им по всему телу от пяток до макушки ему становилось всё приятнее и приятнее.
Юра овеял веником распластавшегося на скамейке Бородина, а когда тот полностью расслабился, то принялся за интенсивную обработку, нанося то хлёсткие, то скользящие удары. От каждого прикосновения веника у него из нутра непроизвольно вырывался то ли крик, то ли стон, а может быть, и рычание.
Бородин перестал контролировать все свои эмоции и ощущения. Он только ощущал прикосновения горячей листвы веника к своей спине, которые заставляли его то съёживаться, то расслабиться, то напрячься или выгнуться, но когда сил терпеть такое истязание над своим телом у него уже не осталось, то какая-то сила сдёрнула его с полки, и он с воплем: «А-а-а!» выскочил из парилки.
Краем глаза он увидел в предбаннике Лёшку, в бессилии прислонившегося к стене, и, открыв дверь, стремглав помчался по мосткам к долгожданной прохладе воды.
Уже ничего не соображая, он ринулся с мостков в реку.
Вот это было ощущение!
Тысячи иголок вновь пронзили кожу, как только он погрузился в холодную воду реки, но это были не иголки, причиняющие боль, это были иголки, ласкающие тело и приносящие невероятное блаженство.
Вынырнув, он саженками доплыл до берега и, не задерживаясь в воде, чтобы не переохладиться, вернулся в предбанник.
Лёшка по-прежнему сидел, распластавшись, как блин на сковородке, на одной из скамеек.
У него хватило только сил посмотреть на Бородина и еле слышным голосом выдавить из себя:
— Ну, как?
Слов, чтобы описать все свои ощущения и эмоции, у Бородина не было. Он был сейчас как та тень, что отображается на асфальте от дальнего фонаря. Его практически не было, он был расфасован на какие-то частички, каждая из которых пела от блаженства.
— Нормально, — едва выдохнул он, распластавшись на соседней скамейке.
Постепенно приходя в себя от произведённой процедуры, они безмолвно пялились в потолок.
Но тут дверь парилки распахнулась, и из неё с таким же воплем вылетел Юра, помчавшийся по мосткам в реку.
Тут же раздался всплеск воды, который, скорее всего, напоминал грохот Ниагарского водопада, и крик вынырнувшего Юры:
— Вот это кайф! Вот это да!
Вскоре он и сам зашёл в открытую дверь, сил закрыть которую ни у Лёшки, ни у Бородина не было.
— Чего разлеглись? — со смешком посмотрел он на двух сомнамбул. — А то, может, ещё разок повторим?
— Да ты что? — чуть ли не подскочили на лавке Лёшка с Бородиным. — Всё, всё, всё! Эксперимент закончен!
— Слабаки, — презрительно посмотрел на них Юра. — А я вот сейчас немного охолонусь и ещё разочек зайду, а там уже и домой вернёмся. Подвинься, — он толканул лежащего на широкой скамье Лёшку, — отдохну малость. А вы пока приходите в себя, — посмотрел он с высоты своего роста на два распластанных тела. — Что-то я, по-моему, с вами переусердствовал.
Лёшка с трудом пошевелился и освободил место для Юры.
Говорить ни о чём не хотелось. Все сидели и только безвольно дышали.
Юра ещё раз сходил в парную, искупался в реке, а уже потом, одевшись, они побрели в сторону дома.
Сил, взобраться на холм, на котором стоял дом, едва хватило, чтобы добрести до порога.
Медленно, как тени, они гуськом проникли в дом.
У Бородина было только одно желание — это растянуться на кровати и ни о чём не думать.
У входа в большую комнату, которая являлась и кухней, стояла Ира.
Она отошла из проёма двери и доброжелательно предложила:
— Проходим, проходим, ребятки. Нечего тут толпиться.
Бородину пришлось повиноваться, и он вошёл в большую просторную комнату.
В ней было две двери. Одна вела в комнату, где сейчас обитали Юра с Ирой, а слева — другая дверь, в комнату, где жила баба Маша.
Слева в кухне стояла большая печь, часть которой тыльной своей стороной выходила в комнату бабы Маши. Так что зимой её комната была самой тёплой.
А посередине кухни, приткнувшись к большому окну, находящемуся как раз напротив входной двери, стоял большой, широкий стол, вокруг которого стояли стулья, по всей видимости сделанные местным умельцем. А умелец здесь был один — это Юра. Так что стулья, как и сам Юра, были массивными и добротными.
— С лёгким паром, — пожелала Ира мужикам, когда они вошли в комнату. — Кваском охолонитесь, — предложила она и показала на большую трёхлитровую банку с тёмно-коричневой жидкостью, стоящую на столе.
Возле банки уже наготове стояли три кружки, которые она тут же наполнила.
Вот это был квас! Бородин отродясь такого кваса не пил. Он пах хлебом и на вкус был сладким с небольшой кислинкой и резким, да таким, что его пузырьки даже защекотали в носу.
Конечно, одной кружки было мало, и, выпив квас одним махом, Бородин вновь подставил её ожидающей с банкой в руке Ирине.
— Ну и как квасок? — поинтересовалась она.
— Лучше в жизни ничего не пил! — выдохнул Бородин.
— Очень рада, — довольно улыбнулась Ира. — Но это не я делала. Маманя сделала. У неё свой секрет, — она показала рукой на сидящую за столом бабу Машу. — А после баньки квасок — это первое дело.
Увидев, что разморённые после бани мужики справились с квасом, Ира тут же предложила:
— А вы чего столпились тут? Садитесь за стол, нечего тут посреди кухни торчать. Мы тут уже вас заждались, — и она показала рукой на стол.
На столе стоял огромный чугунок с картошкой, а рядом с ним другой, поменьше, с мясом. Большая бутыль, очень похожая на те, что показывали в кино про белогвардейцев, высилась посередине стола, а в различных тарелках и горшочках были разложены квашеная капуста, мочёные яблоки, солёные грузди и нарезанный большими ломтями чёрный хлеб. Среди всей этой красоты затесался изящный пузатый графинчик с красноватой жидкостью.
— Никуда не расходимся и не разбредаемся, — властно приказала Ира, увидев, что Бородин после выпитого кваса собирается выйти из комнаты, — все быстро садимся за стол. А то вы и так задержались в баньке, а картошечка простывает. — Она чуть ли не силком затолкала разомлевших мужиков за стол. — Садитесь где понравится, да кушать пора начинать.
Волей-неволей Бородин вместо того, чтобы завалиться в постель и вздремнуть, вынужден был пройти к столу, сесть за один из стульев, который он с трудом сдвинул с места, и ждать дальнейшего развития событий.
Место он себе выбрал у окна, так что Лёшке пришлось сесть рядом с ним. Напротив него сидели баба Маша с Ирой, а возглавлял стол Юра.
Как хозяин, он сразу же разлил содержимое бутыли по гранёным стаканам, а женщинам плеснул из графинчика.
— А это смородиновая наливочка, — пояснил он, увидев заинтересованный взгляд Бородина. — Маманя её сама делает. Вот с прошлого года ещё и осталась.
— Сладенькая, — хохотнула Ира, — но много пить нельзя. Голова соображает, а ноги не ходят, — и она отлила из бабкиной стопки половину себе. — А вам, мамаша, и этого хватит, а то в прошлый раз пришлось вас на руках до кровати нести.
Баба Маша на это замечание не отреагировала, а молча подняла толстостенную стопку из матового стекла и посмотрела на сына.
Увидев её жест, Юра тоже поднял свой стакан.
— Ну что? — посмотрел он на Бородина и Лёшку. — Как говорится, после баньки продай штаны, но выпей. Так мы и выпьем малёха, не ради пьянства окаянного, а здоровья для. — Он протянул свой стакан к Бородину и Лёшке и чокнулся с ними.
Стаканы жалобно задребезжали, и Юра первым опрокинул содержимое в себя.
В стакан было налито чуть больше половины, поэтому Бородин с недоверием посмотрел на Юру, как он справился со своей порцией, а потом и на Лёшку, который последовал его примеру.
Делать было нечего, надо было пить, тем более что и Ира, и баба Маша уже опорожнили свои стопочки. Он поднёс ко рту стакан, но самогонного запаха не почувствовал. Тогда он, как и хозяин дома, опрокинул содержимое стакана в себя.
Удивительно, но и тут он совсем не ощутил самогонного запаха, а во рту остался только какой-то приятный сладковатый вкус.
— Что? — весело посмотрел на него Юра, громко хрустя солёным огурцом. — Не понял, из чего сделано?
— Ты знаешь, честно говоря, не понял, — признался Бородин. — Что-то отдаёт берёзой. Но чувствуется, что крепкий, зараза, первачок этот. Но закусить надо, — и он укусил за бочок мочёное яблоко, которое взял из глиняной миски, стоящей рядом с ним. — Как-то раз у нас один парень с Украины привозил такой, но это было, когда я ещё был курсантом. Больше такого никогда не пробовал.
— Во-во, — подтвердил мысль Бородина Юра. — Это маманя на берёзовых почках настояла да берёзовым соком развела, а то он вообще горел. А ты накладывай себе, накладывай, сколько хочешь, столько и положи, — показал он на чугунки с картошкой и мясом, — не стесняйся. Ты не смотри, что первачок сладенький, крепости он не потерял, — Юра весело посмотрел на жену.
— Точно-точно, — подтвердила его слова Ира. — Главное — это хорошенько закусить.
Бородина не надо было уговаривать. Он и в самом деле был голоден, ведь после завтрака в Питере они с Лёшкой ещё не ели, да и первачок начал кружить голову. Что-то такими дозами Бородин давно уже не пил.
Он положил себе полную тарелку картошки с мясом и принялся их уплетать, закусывая всем тем, что было на столе.
Обстановка за столом разрядилась, все стали вести себя свободно, начались разговоры.
Конечно, главным, о чём они все говорили, была завтрашняя работа по посадке картошки.
Юра уже начал работы на вспаханной земле, но один он много вскопать не успел, и теперь надежда была на подоспевшую рабочую силу.
Досконально обсудив всё и распределив обязанности, Юра принялся пополнять опустевшие стаканы, но Бородин прикрыл свой стакан рукой:
— Мне хватит, а то если ещё по столько же, то от меня завтра толку не будет. Я бы чайку выпил. Что-то пить здорово хочется.
— Так это мы сейчас, — тут же всполошилась Ира. — Сейчас и чаёк будет. Всё будет. Он у нас как раз на печке-то и парится. Ты как к тому, что я его на травках настояла? — она вопросительно посмотрела на Бородина.
— На травках — это замечательно! — тут же согласился Бородин, и Ира налила ему огромную кружку горячего, пахнущего какими-то травами коричневого напитка.
Прихлёбывая чай, они с Лёшкой что-то вспомнили их первую встречу.
— А помнишь, — начал Лёшка, — как ты меня из-под стола вытаскивал?
— А чё бы и не помнить? — начал вспоминать тот случай Бородин. — Тебе лет семь было, когда мы у Сливинских встретились.
— Да, почти восемь, — немного поправил его Лёшка.
— Бабушки, мать твоя, тётя Оля сидят за столом, — продолжил Бородин, — а ты залез под него и не вылезаешь. Они, бедные, сидят, с тобой сделать ничего не могут, только подолами прикрываются.
— И что ему никто ничего не сказал? — возмутилась Ира.
— Да говорили они ему, но разве он кого слушал? Непослушный и разбалованный был он, — Бородин хлопнул Лёшку по покатому плечу. — Лежит себе, бабок снизу разглядывает и только ногами дрыгает.
— Ой-ой-ой, — запричитала баба Маша, — и как же такое бесстыдство позволялось-то?
— А никак, — повысил голос Бородин, чтобы продолжить рассказ. — Взял я его тогда за ногу и вытянул из-под стола, а он верещит, извивается. Бабки да мать молчат, как будто ничего не происходит, а этот, — Бородин показал на Лёшку, — только орёт: спасите, да помогите, а они все отвернулись и делают вид, что чай пьют и ничего не слышат. Я понял, что они не против расправы, схватил этого охламона за шкварник и оттащил на кухню, — Бородин оглядел всех за столом. — А там врезал ему несколько подзатыльников да пообещал его вообще прибить, если он ещё будет подглядывать, — и Бородин замолчал, посмотрев на Юру и Иру.
— А потом что? — не выдержала Ира.
— Думал, что реветь будет, но он стойкий оказался. — От этих слов Лёшка даже гордо расправил плечи. — Молчал и сопел только.
— Ну ты, Леха, и даёшь! — рассмеялся Юра и хлопнул от души Лёшку по спине. От такого удара Бородина бы смело со стула, но Лёшка только слегка прогнулся. — А сейчас полезешь под стол подглядывать? — он весело заглянул Лёшке в глаза.
— Так я туда сейчас не помещусь, — рассмеялся Лёшка, — я его только на своей спине вынесу. Но Вовкина учёба пошла мне впрок, как маманя говорила, послушным я стал, перечить перестал и отца стал слушаться.
— Да, Лёха, никогда бы не подумал, что у тебя такой хороший воспитатель был, — покачал головой Юра и вновь, взяв бутыль, плесканул немного по стаканам. — Ну, давай за воспитателя, да надо уже и на боковую собираться. Завтра дел невпроворот.
Выпив и закусив, Бородин еле выполз из-за стола, но не из-за того, что перепил, а из-за того, что переел. Живот перевешивал, заставляя идти немного пригнувшись вперёд.
Увидев его «страдания», Юра рассмеялся:
— Вот раньше так работников и выбирали. Кто хорошо ел да выпивал в меру, того на работу и брали. А вы уж точно бы тогда без работы не остались. — И он сам поднялся из-за стола. — А теперь пора бы и поспать.
Этого приказа Бородину дважды повторять было не надо, он был готов хоть сейчас завалиться на кровать.
Свет в их тёмной комнате включался в коридоре, так что, включив его, Бородин первым разделся и занырнул под толстое пуховое одеяло на «своём» диване.
Высунув голову, он посмотрел на Лёшку.
— Морской закон: последний выключает свет, — ехидно прокомментировал он свои действия.
Лёшка был не против. Он медленно разобрал свою постель и, взбивая перину и подушку, незлобно ворчал:
— Ничего, ничего, поговори, поговори, может, легче станет…
Закончив с постелью, он выглянул в коридор, выключил свет, и Бородин только услышал, как Лёшка наощупь пробирался к своей кровати. В комнате стояла абсолютная темень, так что, как говорится, глаз выколи. В ней не было ни лучика света, а только по дыханию Лёшки можно было определить, что он добрался до кровати и как он устраивается там.
Но это было последнее, что слышал Бородин. Он моментально провалился в сон.
Конец четвёртой главы
Больше интересных статей здесь: Отношения.
Источник статьи: Повесть "Сокровища" Глава 4-я.