Однажды они встретились: писатель Виктор Гюго, величественный собор Нотр-Дам-де-Пари — и тайна, известная им обоим. Результатом этой судьбоносной встречи стало рождение книги, почитаемой многими литературным шедевром, — романа «Собор Парижской Богоматери».
Первый большой роман Виктора Гюго принес автору популярность. Однако этой книге было суждено стать гораздо большим, чем просто услаждением читательских душ. Заключенная в ней тайна заставила тогдашних парижан, прагматичных людей механистичного XIX столетия, обратить внимание на каменную громаду Нотр-Дама - и сдернуть с нее пелену запустения. После публикации романа в 1831 году французы занялись охраной и реставрацией архитектурного наследия прошлого а следом за ними сохранять и реставрировать принялся и весь остальной мир.
Впрочем Гюго этого и добивался. Амбициозный молодой литератор так и написал в предисловии к первому изданию книги: «Одна из главных целей моих - вдохновить нацию любовью к нашей архитектуре».
ПОД СВОДАМИ ВЕКОВ
Петушок на 96-метровом шпиле весело поблескивает в лучах солнца. Многоцветная и разноголосая толпа на площади перед собором напоминает пчелиный рои если смотреть сверху, с башни, куда можно подняться по лестнице в 244 ступеньки, которая начинается в доме N5 10 по прилегающей улочке Клуатр Нотр-Дам. Туристы-одиночки, экскурсионные группы, христиане-паломники, провинциалы-французы, приехавшие откуда-нибудь с верховьев Ду взглянуть на одну из главных достопримечательностей столицы,- и кажущиеся меж ними редкими сами парижане. По первым пятницам месяца народу здесь еще больше: в три часа пополудни из сокровищницы собора выносят одну из самых почитаемых христианских реликвий частицу Тернового венца, заключенную в стеклянный «бублик» в тонкой золотой оправе. В Великий пост Терновый венец достается из реликвария каждую неделю, по пятницам. также в три часа, а в Великую субботу -почти на весь день, с 10 утра до 5 вечера. Впрочем, паломников хватает и в другое время: месса в соборе Парижской Богоматери — действо поистине величественное и захватывающее.
Других же более привлекает роскошество вида. Современный ажурный шпиль церкви, основание которого поддерживают двенадцать апостолов, это творение главного реставратора собора. Эжена Виолле-ле-Дюка. Он же вдохновленный порождениями средневекового разума, горгульями, придумал и нотр-дамовских химер, которые смотрят на город с площадок у подножия башен. задумчиво подперев руками безобразные головы. Теперь уже сложно представить собор без этих существ - однако в Средние века их. конечно, не было. А вот степенные башни и изумительное по красоте витражное окно-роза между нимиявноотдают седой стариной.Столь же древен северный портал, увенчанный статуей Богородицы. - сквозь него в собор попадали насельники бывшей здесь некогда обители. В ее внутреннем дворике-клуатре, предназначенном для размышлений и бесед, семь веков назад благоухали на клумбах лекарственные растения. Здесь вступал в бесконечные прения со своими оппонентами средневековый острослов, схоласт и еретик Пьер Абеляр, а позже появлялись загадочный епископ-алхимик Альберт Великий, автор «Путеводителя души к Богу» святой Бонавентура, да и другие столпы теологии того времени. Давно уже нет ни примыкавшего к собору монастыря, ни самого дворика - память о нем сохранилась лишь в названии улицы Клуатр Нотр-Дам.
Если бы камни собора могли заговорить, какое захватывающее повествование мог бы услышать мир! Где-то здесь, в древнейшей части Парижа, на острове Сите посреди Сены, вот уже третье тысячелетие бьется сердце города. После того как легионы Цезаря покорили Галлию, победители возвели на восточной оконечности острова алтарь в честь Юпитера - в 360 году здесь, например, под шумные одобрительные возгласы римских легионеров был провозглашен императором Юлиан Отступник, последний язычник на имперском троне. В VI веке, в эпоху Меровингов. на месте былой языческой святыни уже высились две христианские базилики. Одна -в честь святого Этьена (по-русски пер-вомученика Стефана), другая - в честь Девы Марии, Нотр-Дам.
К середине XII столетия их стены. готовые ежеминутно рухнуть, служили уже не столько прибежищем Святого Духа, сколько немым укором для Людовика VII Молодого. О, как украсил бы его город новый храм! Монаршая мечта показалась вполне осуществимой деятельному архиепископу Парижа Морису Сюлли. Призвав паству вносить пожертвования, священнослужитель пригласил гениального зодчего, чье имя хроники и средневековые акты не сохранили. В 1163 году в фундамент храма лег первый камень - возможно, один изтех. что раньше составляли стену какой-нибудь из двух меровингских базилик. Строители использовали целые фрагменты старых стен, бережно обкладывая их новыми камнями, добытыми из знаменитых парижских каменоломен. Через два десятилетия восточная часть уже была подведена под кровлю — и под сводами резонировали голоса возносящего хвалы Господу хора. В 1180- м началась «вторая очередь» строительства, и ровно через 40 лет Нотр-Дам обрел свое самое узнаваемое лицо западный фасад стремя завораживающими перспективными порталами. Левый и правый языком скульптуры повествуют о сценах изжитий Богородицы и матери ее Анны, средний - о Страшном суде. Декорирование велось в едином ритме со строительством: ваятели, плотники и кузнецы прилаживали в едва готовые ниши статуи, дубовые ворота, металлические скобы и запоры. В 1220-м по одиннадцати ступеням, ныне скрывшимся под брусчаткой, застучали деревянными башмаками и зашуршали кожаными поршнями ноги парижан, пришедших на службу в обновленный собор. Еше через два с половиной десятилетия Нотр-Дам обрисовал в парижском небе основные черты своего запоминающегося облика, дополненногошпилем и двумя не слишком симметричными башнями. Тогда же собор получил первые витражи и обрел голос - на нем зазвонили колокола.
Сколько было их тогда, мы вряд ли узнаем. Однако достоверно известно, какова была звуковая палитра собора спустя два столетия, во время действия романа Гюго. Как выразился писатель, «Квазимодо имел в своем гареме пятнадцать колоколов, но фавориткой его была толстая Мари», Шесть средних в северной башне и два больших в южной, шесть маленьких в основании шпиля и там же - деревянный колокол, которым ноль -зовались лишь на Страстной неделе. До наших дней дожил лишь один из них - и то в переплавленном виде.
ЛЮДИ НА ПЛОЩАДИ
К 1302 году собор был отделан изнутри и готов настолько, что смог принять под свои своды Генеральные Штаты — первый французский парламент. Их созвал Филипп Красивый - тот самый, который на налоговой почве крупно поссорился с папой Бонифацием VIII. Вообще монархи не слишком жаловали парижский собор, для коронаций предпочитая Реймс, а для венчаний - храмы еще более дальних городов, такие как собор в Клермон-Ферране. где вступал во второй брак отец Филиппа Красивого Филипп Смелый. А Нотр-Дам. несмотря на все свое великолепие, оставался храмом для простого люда. Днем на площади перед ним спорили столпы всех наук. тут же доктора осматривали больных, а вечером появлялись булочники, по дешевке распродававшие утрешний хлеб и битые яйца. По воскресеньям здесь торговали цветами, овощами и живностью, а в канун Пасхи разворачивалась ветчинная ярмарка от царившего на ней аромата сводило животы у истощенных постом парижан, особенно у вечно голодных школяров. К собору приходили не только продать или купить, но и узнать последние новости - от горожан или королевских глашатаев. Так, в почти неизменном ритме, время текло здесь вплоть до великого потрясения революции 1789 года.
Во времена Великой французской революции древний храм лишился окутывавшего его веками ореола святости. Когда в июле 1793-го Конвент постановил стереть «эмблемы всех царств» с лица земли, толпа кинулась яростно громить «твердыню мракобесия». На землю соборной площади полетели колокола — а после под дружное улюлюканье были обезглавлены стоявшие в стенных нишах каменные Давид, Соломон, царица Савская: ветхозаветных персонажей в коронах приняли за французских королей, ненавистных угнетателей народа. Золотая утварь, свинцовые саркофаги, обломки колоколов отправились в переплавку: республика нуждалась в деньгах, пулях и ядрах.
Еще одно поразительное зрелище того страшного года врезалось в память парижанам. 10 ноября возбужденная толпа радостно волокла к собору «трон», на котором восседала не слишком одетая актриса, изображавшая «Свободу, дочь Природы». В тот же день Национальное собрание постановило переименовать Нотр-Дам в храм богини Разума. Католические священники вернулись под своды собора в 1802 году, когда Наполеон возвратил его церкви. Спустя два года, готовясь сменить статус первого консула республики на титул императора, он распорядился подготовить собор к коронации. Нотр-Дам наскоро побелили известью, а выбоины внутри прикрыли знаменами, доставленными с поля битвы при Аустерлице. Следующие четыре десятилетия некогда величественный храм взирал на прохожих с видом человека, измотанного непрестанной борьбой за существование. Власти не знали, что с ним делать: отдавали под винный склад, выставляли на торги, с которых его едва не купил известный утопист Сен-Симон. И наконец расписались в собственном бессилии, публично заявив: а не снести ли эту громаду вообще?
ОБРЕТЕННОЕ ВЕЛИЧИЕ
В этот самый момент, в феврале 1831 года, выходитизпечати роман «Собор Парижской Богоматери». Город потрясен и взволнован. Читатели следят за страстями горбатого звонаря Квазимодо, цыганки Эсмеральды. сурового архидьякона Клода Фролло, бушующими под сводами великого что наконец осознано в полной мере - собора. А автор. Виктор Гюго, продолжает истово защищать памятник старины. «Разрушить здание? Нет, лучше уничтожим того, кто это задумал». - звучит его громовой голос, эхо которого доносится и до монарших ушей. Король-гражданин Луи Филипп грозно приподнимает брови, и под одобрительные кивки французов Палата депутатов создает комиссию по подготовке к реставрации собора. Под руководством Виолле-ле-Дюка она будет длиться боль-шедвух десятилетий, с 1841 до 1864 года.
Точно неизвестно, когда Виктор Гюго задумал свой роман. Возможно, что идея книги родилась не без помощи Шарля Нодье. В январе 1924 года этот блестящий литератор, энциклопедист и библиофил получил назначение в библиотеку Арсенала, в придачу к чему полагалисьуютныеапартаменты скамином. Их и облюбовала для встреч в литературном кружке «Сенакль» романтическая интеллигенция: Виктор Гюго. Альфред де Виньи. Эмиль Дешан. Альфонс деЛамартин. Пока новая опора власти, буржуазия, занята умножением собственных прибылей, романтики желают стяжатьсовсем другого величия для своей родины. В поисках необходимых социуму идеалов они обращаются к «величью рыцарства и блеску Средневековья». Недостатка в источниках у молодых идеалистов не ощущалось. Библиотека являла собой склад старых хроник, конфискованных у монастырей. Наполеон определил сюда и массу редких фолиантов, вывезенных из Ватикана. Повествовалось в них и о библии алхимиков — учении Гермеса Трисмегиста: следы его идей мистики видели в логикеустройства готических соборов. Гюго днями просиживал над рукописями, пытаясь понять причину, подвигнувшую строителей на титанический труд. Наконец картина сложилась во всех красках - подобно готическому витражу. «Нотр-Дам, - отметитписатель позже, наиболее полное хранилище герметического знания».
В мае следующего года, оказавшись в Реймсе на коронации Карла X. Гюго с утра и до вечера осматривал здешний собор. Заприметив близ алтарной части бесформенную глыбу, он прошептал: «Почти человек*. Эти слова в латинском эквиваленте трансформировались в имя Квазимодо. Возможно, тогда определилось и место действия: в 1828 году писатель зачастил в Нотр-Дам вместе с неотлучным Нодье. скульптором Давилом д'Анжеи художником Эженом Делакруа. Внутри собора друзей уже ждал аббат Эгже. главный викарий храма, лучшими чертами которого наделен архидьякон Клод Фролло.
Собор захватил воображение Гюго. Разноцветные статуи, ныне исчезнувшие, в нишах порталов: их свинцовые глаза оживали в отсветах пламени факелов, закрепленных в узорных скобах. Немало таинственного было и в тех странных монументах, которые в изобилии водились в Нотр-Даме. Один из них - так называемый Пьер Краеугольный - в древности стоял у входа в собор и со временем превратился в серую бесформенную массу. Еще более загадочными кажутся фигуры алхимика и алхимии - казалось бы, странно представить их в католическом храме! Но никакого противоречия здесь нет. Собор - воплощение идей христианства и одновременно тех, что были распространены среди алхимиков, явленный в камне призыв преодолеть свою человеческую сущность и подняться на несколько ступеней в небо, туда, куда стремится все пространство храма. Манифест эпохи, страстно жаждавшей превращения грубой материи, низменного человека — такого, какой воплощен был в фигуре каменного Пьера. - в струящийся свет. Об этой работе Бога. Opus Dei. Великом делании алхимиков и повествует готический собор на своем особом языке — и к нему нельзя не прислушаться.
Ольга СТАРОВОЙТОВА
Discovery №3 (39) Март 2012