В отличие от многих современных христианских течений, Церковь Пятидесятницы учит, что духовные дары — такие как способность творить чудеса, исцелять или пророчествовать — доступны и сегодня. Согласно этой доктрине, они изливаются через вечную сущность Святого Духа, который входит в человека в особые, переломные моменты жизни. Таким ключевым моментом считается так называемый «опыт второго рождения», когда человек осознанно принимает Христа в свою жизнь.
Сомнения в механистичности
Хотя многое из учения церкви не вызывало у меня внутреннего протеста, сама идея «второго рождения» оставалась для меня загадкой и источником сомнений. Мне было трудно принять, что с помощью некой формальной процедуры, церковного обряда или даже единичного озарения человек может мгновенно преобразиться — перейти от состояния духовной смерти и отчуждённости от божественного начала (или, как я это называю, «мирового поля») к полноте духовной жизни и воссоединению с ним. Другими словами, как можно одним действием «вспомнить» свою истинную сущность, собрать воедино разрозненные части себя и пережить подлинное возрождение? Этот процесс казался мне слишком механистичным: вот ты «мёртв», а в следующее мгновение — уже «воскрес».
Молитва как инструмент трансформации
Понимание пришло ко мне позже, когда я начал использовать молитву принципиально иначе — не как ритуал, а как практический инструмент внутренней работы. Для меня она стала способом растворения глубоких энергетических и эмоциональных блоков (зажимов) и установления прочной, живой связи с моим глубинным «Я есть». Молитва превратилась в практику самовспоминания, самонахождения и постепенной, кропотливой «сборки» себя изнутри.
Как психоэмоциональный очиститель, молитва не знает себе равных. С её помощью я начал устранять барьеры, которые годами сковывали поток моей ментальной и душевной энергии. Я научился вычищать из самых потаённых уголков души застарелые страхи, душевную боль и разочарования. Параллельно с этим, шаг за шагом, ко мне возвращались утраченные части моего «я». Сердце становилось мягче и восприимчивее, а так называемое «второе внимание» — способность к более тонкому, целостному восприятию — постепенно пробуждалось. Чем сильнее оно крепло, тем острее я ощущал внутреннюю цельность, и тем чаще меня посещало ничем не обусловленное, чистое чувство радости от самого факта существования.
Кризисы на пути
Даже с молитвой жизнь порой входила в полосу кризисов. Оглядываясь назад, я понимаю, что причиной этих сбоев было внезапное и мучительное осознание собственной нецелостности. Все опоры, которые я выстраивал на своём пути, рушились под натиском этой неудовлетворённости внутренней раздробленностью. Именно это чувство гнало меня вперёд, потому что в самой глубине души пылало желание усилить связь с собой, со своим телом и с материальным миром. Мне надоело быть «лунатиком», бесчувственным к высшим измерениям реальности.
Открытие внутренней сущности
По мере того как внутренние зажимы рассасывались, молитва начала находить всё более глубокий отклик в моём существе. Падение этих барьеров открыло передо мной удивительное явление: внутри меня обнаружилась другая сущность, которая молилась *через* меня. Поначалу я не мог этого понять — ведь я точно знал, что «никто другой» не может молиться от моего лица. Однако в энергии этой новой сущности, в новых частотах, которые текли сквозь меня во время молитвы, было что-то удивительно знакомое и родное. Ту же самую полноту и гармонию я ощущал в далёком детстве. Это было давно забытое чувство, которое теперь возвращалось, укреплённое и усиленное.
Мой способ молиться позволял мне буквально наполнять окружающее пространство своим осознанным присутствием и чувством сопричастности ко всему сущему. Эти переживания были похожи на дежавю: на краю сознания вспыхивали воспоминания о подобных состояниях из моего раннего детства. Позволяя этой внутренней сущности свободно выражать себя, я наблюдал, как она набирает силу. Она заявляла о себе волнами энергии, которые равномерно проходили через всё моё тело, наполняя его невыразимой, тихой радостью.
Многоликость целостности
Эта сущность проявлялась по-разному, принимая различные формы и качества. Иногда во мне просыпалось чувство глубокого, непоколебимого спокойствия и солидности, иногда — лёгкая, игривая радость. Стоило мне дать ей «зелёный свет», как прошло совсем немного времени, и она стала неотъемлемой частью моей повседневной жизни. Вернее будет сказать, что это *я* стал частью *её* жизни. Её отзвук я слышал в словах молитв, чувствовал в энергии, которая меня наполняла, и в расширенном самосознании, которое начало постепенно пронизывать все мои действия и мысли.
Возвращение домой
Возвращение домой
Расширенное видение и новое самосознание, рождавшиеся в моменты таких прорывов, изменили мою жизнь коренным образом. По мере того как эта внутренняя сущность глубже проникала в моё бытие, старые страхи рассеивались, а всё моё существо наполнялось подлинной, внутренней силой. Эта сила и радость шли из самого сердца моего бытия и больше не зависели от внешних обстоятельств или перемен в настроении. Наконец-то я вернулся домой — к самому себе. Наконец-то я вспомнил, кто я есть. Практики самонахождения и самосборки позволили мне ощутить себя целостным человеческим существом, живым сочетанием самосутей, объединённых в едином «Я есть».
Мои переживания удивительным образом перекликались со строками индийского поэта Рабиндраната Тагора из его «Гитанджали»:
«Путешественник должен постучаться во все чужие двери, чтобы подойти к своей собственной, и скитания должны провести его через все внешние миры, чтобы в конце концов он пришёл к самой сокровенной святыне внутри. Мои глаза долго блуждали вдалеке, и они оставались открытыми до тех пор, пока я не закрыл их и не разрыдался — и тогда тысячи ручьёв моих слёз затопили мир лавиной несокрушимой уверенности: «Я ЕСТЬ».