В глубинах древних преданий, когда понятия стыда и одежды еще не определяли человеческую сущность, на речном берегу обосновалось странное семейство: пять братьев по имени Рысь и две их сестры. Сам миф, окутанный тайной, умышленно не проясняет, к какому роду существ принадлежали эти персонажи. Загадку лишь усугубляет дальнейшее повествование: «У всех мужчин были жены, кроме младшего. Он был столь прекрасен, что родители держали сына в заточении — в спрятанной под землей корзине».
Такое поведение сложно назвать человеческим. Оно больше напоминает инстинкты дикого зверя, который в страхе перед хищниками прячет свое драгоценное потомство в глубокой норе. Так поступают и мелкие грызуны, и сами рыси. Да и сам юный герой еще не отделяет себя от животного мира, в котором родился. Он не владеет абстрактными категориями, такими как имена, а называет себя и сородичей по-звериному: Рысь, Койот, Медведь.
Миф как ключ к сознанию
Такова завязка 540-го мифа американских индейцев, который приводит в своем монументальном труде «Мифологики» выдающийся французский антрополог и философ Клод Леви-Строс, по праву считающийся одним из величайших интерпретаторов мифологии. Скрупулезно анализируя и сопоставляя легенды племен Северной и Южной Америки, ученый, вслед за своим духовным предшественником Жан-Жаком Руссо, ищет ту невидимую черту, что разделяет природное начало и культурное, пытаясь докопаться до истоков человеческого мышления.
Водное зеркало цивилизации
И в этом мифе он находит яркий маркер, отделяющий человека от зверя. Этим маркером становится обычная вода. Что же делают родители, выпуская младшего сына из подземного укрытия? «Каждую ночь они выпускали его, чтобы вымыть, причесать и накормить».
Леви-Строс обращает внимание на принципиальную последовательность, заданную не им, а самими древними сказителями: сначала — омовение, и лишь затем — трапеза. Этот порядок и свидетельствует о том, что перед нами — человек. Животное, повинуясь инстинкту, сначала утолит голод и жажду, а уже потом, возможно, позаботится о чистоте. Человек же культуры поступает иначе. В его мире вода перестает быть исключительно целью (как питье), но становится средством (как инструмент очищения). Именно эта трансформация — превращение жизненно важного элемента из цели в средство — и является, по мнению антрополога, первым проблеском истинно человеческого сознания.
Философия наготы
Книга, содержащая этот анализ, носит название «Человек голый». Это определение можно поставить в один ряд с «человеком разумным» или «человеком прямоходящим». Однако «голый человек» занимает особое место. Он — исходное состояние, tabula rasa, рожденный без каких-либо атрибутов. Это своего рода парадокс. Если он уже человек, то почему лишен самого базового культурного кода — одежды? А если он гол, то, возможно, человечность в нем еще не окончательна. Ведь человек, по сути, — это существо, которое носит одежду.
Существует тонкая, но важная градация: нагие и мертвые — это не то же самое, что живые и мертвые. Быть «нагим» — значит быть обнаженным, лишенным претензий. И в этом кроется заблуждение любой власти. Голые ничего не требуют, тогда как нагие могут претендовать на все. Абсурдность ситуации в том, что каждому из нас приходится постоянно доказывать свою человечность через ритуалы и соблюдение правил, которые и становятся ее синонимом.
Лично для меня акт омовения — это священнодействие. Я раздеваюсь перед водой, как перед высшим судией, и поверяю ей свои мысли, как на исповеди. Я не допускаю, чтобы между мной и стихией встал даже дизайнер одежды со своими творениями.
Я нахожу достоинство в том, чтобы быть «человеком голым». Не обнаженным для чужого взгляда и не нагим в своем бессилии, а именно голым — в своей изначальной, неприкрытой сути. Ведь культура лишь стремится скрыть наши естественные несовершенства под слоем условностей.
Не стоит хитрить с самим собой. Бессмысленно пытаться раздеть того, кто и так гол. Если уж вы настаиваете на этом жесте, то будьте готовы хотя бы предоставить одежду, которую можно будет с него снять.