В уютной комнате на большом диване сидели двое. Он — на одном краю, она — на другом. Еще несколько минут назад воздух сотрясали громовые раскаты упреков, больно били в грудь злые слова, истерично взвизгивали разбитые бокалы; со свистом рассекая воздух, летели в раскрытый чемодан ботинки, рубашки и пиджаки. А потом он снял с запястья часы, которые она подарила ему на первую годовщину свадьбы, и швырнул их в камин. Звук лопнувшего стекла был похож на выстрел. Она перестала плакать, он — кричать. Вдруг оказалось, что сил больше нет, что все слова закончились, и слезы — тоже. Они без сил опустились на диван и, будто зачарованные, наблюдали за тем, как пламя уничтожает не просто часы, а символ времени, отведенного им на любовь.
Он и она молча смотрели на огонь, полыхающий в камине, а под высоким потолком витали их мысли. «Я тебя ненавижу».
«И как я прожил с тобой двадцать лет?»
Двадцать лет… Они пролетели, как один миг. Наверное, так же быстро промелькнут еще двадцать, и еще. Когда-то они мечтали, что на закате жизни будут гулять по парку, взявшись за руки, или, сидя на песке у самой кромки воды, станут смотреть, как солнце опускается в море.
— У нас обязательно будет домик на побережье, правда? — она с надеждой смотрела ему в глаза.
— Конечно, будет. Я все для тебя сделаю.
Парень и девушка сидели на узкой скрипучей кровати в комнате общежития, тесно прижавшись, друг к другу. Казенный стол, шкаф и две тумбочки — вот и весь их скарб. И все же в маленькой комнатке было уютно. Потому что она повесила на окна красивые шторы, расставила на подоконнике горшки с растениями, а стол застелила скатертью, которую бабуля вышила специально к их свадьбе. На столе красовался фарфоровый чайный сервиз, преподнесенный подружками, а ноги утопали в пушистом ворсе ковра: этот родительский подарок делал комнату просто роскошной.
В общежитии они прожили семь лет. Здесь появились на свет сын и дочь, и молодым супругам дали квартиру от предприятия, где работал глава семейства. Это было счастье! Две комнаты и собственная кухня! Пусть маленькая, но своя! Он работал, не жалея сил: нужно было делать ремонт, покупать мебель. А еще хотелось, чтобы жена и малыши ни в чем не нуждались. Потом стали робко заговаривать о квартире побольше.
— А помнишь, мы еще хотели домик на берегу моря? — улыбаясь, говорила она.
Он помнил. И делал все возможное, чтобы их мечты сбылись.
Друг предложил организовать совместный бизнес. Дело пошло. Через несколько лет появились и большая квартира, и собственный дом. Правда, не на побережье, а в тридцати километрах от города, но зато с камином и уютной террасой. По вечерам, уложив детей спать, она бродила по этому дому, смахивала отсутствующую пыль, переставляла статуэтки на полочках, разжигала огонь в камине, наливала в чашку ромашковый чай и с ногами забиралась на диван. Он возвращался очень поздно, но она никогда не ложилась спать без него. Ждала, по нескольку раз разогревала ужин. И все думала: так и должно быть? Все это: камин, красивая мебель, навороченная техника и две машины в гараже — дано в обмен на время, которое мы могли бы быть вместе? «А ты хочешь снова вернуться в общежитие? Сидеть рядом на маленькой жесткой кровати и мечтать о таком вот большом доме?» — ехидно спрашивало подсознание. А она не знала, что ответить. В идеале хотелось и дом, и достаток, и чтобы любимый муж всегда был рядом. «Все и сразу — это невозможно», — говорило подсознание, и она, чтобы заглушить его голос, наливала себе бокал вина. Один, второй — и по телу разливалось приятное тепло, мир становился спокойным и уютным. А потом хлопала входная дверь, и она летела в прихожую, прижималась к нему и с нежным укором спрашивала:
— Ну почему опять так поздно?
— Ты же все понимаешь, — отвечал он.
По выходным они всей семьей обязательно куда-нибудь выбирались. Уже начиная со среды, она придумывала «программу» — такую, чтобы было интересно каждому члену семьи. Вечером сын и дочь оставались дома одни, а папа и мама шли в кино, театр или ресторан.
Внешне все было прекрасно. Образцовая счастливая семья. Но она чувствовала: что-то не так. Он сильно изменился: стал молчаливым, жестким, часто уходил в себя. Плавно отстранял ее, когда она «лезла с телячьими нежностями», и все позднее возвращался с работы. А однажды совсем не пришел. Она так и просидела на диване у камина до утра. Осушила бутылку вина и заснула на рассвете. Сон был коротким и неглубоким: она слышала, как наверху, в комнатах детей, трезвонили будильники, как сын и дочь носились по дому, собираясь в школу, и в полудреме думала: «И кто же их теперь отвезет на занятия?» Словно в ответ на ее мысли, хлопнула входная дверь, и раздался веселый зычный голос:
— Наследники! Вы уже готовы? Быстро в машину!
Она с трудом поднялась с дивана и прошлепала в прихожую. Муж был свеж и выглядел, как всегда, безупречно, а в его глазах плясали озорные искорки.
— Все понятно, — прошептала она и ударила его ладонью по свежевыбритой щеке.
Он отшатнулся и занес руку для ответного удара, но тут в коридор вбежали дети, затеяли возню с куртками и обувью.
— Вечером поговорим, — сухо бросил он и вышел из дома.
…Вот и поговорили. Она узнала, что много лет сидела у него на шее, и что ему опостылела эта однообразная жизнь. И что терпит он все это только ради детей. И — да! — «у меня есть другая женщина. Я мужчина. Имею право». Он не тронул ее и пальцем, но бил словами. Она бросала в него бокалы, но попадала все время в стену, а он орал: «Истеричка!» Хорошо, что дети сегодня остались в городе, у бабушки с дедушкой, и не видят этого кошмара.
А потом он швырнул в камин часы. «Странно, — думала она, глядя на пожирающие их языки пламени, — почему он до сих пор не купил себе другие? Носит старые часы, подаренные опостылевшей женой…»
«Вот и все, — думал он. — Нашего общего прошлого больше нет».
У него зазвонил мобильный телефон.
— Скоро приеду. Навсегда, — коротко бросил он.
Было слышно, как в трубке визжат и ахают.
— Я потом все объясню.
Он нажал «отбой», встал с дивана и внезапно рухнул, как подкошенный. «40 лет — критический возраст. Вам нужно беречь сердце», — молнией пронеслись в голове слова доктора, который совсем недавно делал ему кардиограмму, и он провалился в бездну.
Сидя на шатком стуле у больничной койки, она смотрела на бледного мужа и мысленно обращалась то к нему, то ко Всевышнему: «Три дня назад я хотела, чтобы ты умер… Прости меня, Господи, за эти мысли! Не забирай его! Пусть он будет не со мной, но живой. Я не буду его ненавидеть, не буду судить. Не людское это дело — судить, а твое, Господи… Я так его люблю…» В коридоре послышались голоса. Приближаясь, они становились все отчетливее, и скоро она смогла разобрать: — Девушка, к нему нельзя!
— Я жена!
— Что вы говорите? А кто тогда сейчас у него в палате?
Когда открылась дверь, она не повернула головы, а только крепче сжала его руку.
— Уходи, — услышала шипение за спиной. — Ты довела его до сердечного приступа. Хочешь окончательно угробить?
— Женщины! — взмолилась вбежавшая следом медсестра. — Давайте вы будете выяснять отношения не в больнице, а где-нибудь в другом месте!
— Алиса… — послышался слабый голос.
Он пришел в себя. И назвал не ее, а чужое имя. Она выскочила за дверь и не услышала продолжения фразы:
— Уходи, Алиса.
— Мам, нам обязательно уезжать? — капризничала дочь. — Почему мы должны жить у бабушки? Что произошло? Папа вернется из больницы, а нас нет?! Если вы поругались, то я хочу остаться с ним! Здесь у меня своя комната, а там не будет!
— Замолчи и делай, что велит мать! — сын бросал свои вещи в дорожную сумку и с яростью их утрамбовывал.
Она знала, почему он злится. Вчера в больнице, навещая папу, он столкнулся в палате с «этой рыжей». Мальчику уже шестнадцать, он все понял. Днем был молчалив и угрюм, а вечером не выдержал и рассказал ей о том, что видел.
— Когда я вошел, они ругались. Папа говорил, чтобы она больше не приходила, что он ее не любит, а любит тебя. Как так можно, мама: любить — и изменять?
— В жизни всякое случается, сынок, — она погладила его по голове и прижала к себе, как когда-то в детстве. — Бывает, что человек запутался, сам себя потерял. Потом что-то происходит и все становится на свои места. А бывает, что не становится.
— Если он вернется, ты простишь?
— Я уже простила. Но лучше нам все же уехать. Пусть папа побудет один. Ему нужно время, чтобы подумать, разобраться в себе.
Она чмокнула сына в макушку и добавила:
— Иди спать, мой хороший. Завтра рано уезжаем.
Оставшись одна, она разожгла камин, налила в бокал красное вино и с ногами забралась на диван. «Возможно, я делаю это в последний раз.» Мысль о том, что по ее дому может ходить другая хозяйка, была невыносима. Она залпом осушила бокал и снова наполнила его терпким хмельным напитком.
— Да ты сопьешься без меня, — послышался вдруг за спиной знакомый голос.
Обернуться было страшно: а вдруг это галлюцинация? Мираж, который, если на него взглянуть, растает?
— Я сбежал из больницы, — «мираж» присел рядом на диван и робко дотронулся до ее руки. — Ты ни разу ко мне не пришла. Я испугался, что больше тебя не увижу.
— А как же Алиса? — спросила она шепотом, все еще боясь взглянуть на него.
Вместо ответа он опустился перед ней на колени, зарылся лицом в складки домашнего платья.
— Прости меня. Я знаю, ты сможешь. Ты должна. Потому что без тебя я умру. Мне больше никто не нужен. Я вернулся.
Она поняла, что он имел в виду. Вернулся тот мужчина, который любил ее больше жизни. Тот, с кем они лежали, прижавшись друг к другу, на узкой кровати в общежитии, и мечтали о домике на берегу моря. Она кожей почувствовала, что теперь все будет хорошо. Она опустилась рядом с ним на пол, обняла и прошептала:
— С возвращением.
…В уютной комнате на полу перед камином сидели двое. Они смотрели на огонь и крепко держались за руки, а под высоким потолком витали их мысли.
«Я люблю тебя.»
«Я хочу прожить с тобой еще много раз по двадцать лет. И в этой жизни, и в следующей. Я так тебя люблю.»
