Если в парусах нет ветра, берись за весла.
Латинская пословица
Десять определяющих моментов
Когда я учился в пятом классе, наша семья жила в аккуратном пригороде города Денвер, штат Колорадо. На нашей улице не проживали представители высшего общества, она являла собой непрерывную череду простых небольших домов, но место было спокойное и уютное; новая школа, жители, любящие не спеша поболтать после ужина на веранде. Дома у каждой семьи были типовыми: три спальни, одна ванная комната да гараж на одну машину. В тот год дела в школе обстояли у меня превосходно. Сложилась тесная компания друзей, отметки были хорошие и я со всей страстью отдавался легкой атлетике. Тогда спорт занимал в моей жизни все больше места; я обнаружил, что прекрасно себя чувствую в самом пекле состязания. В конце учебного года мне присвоили звание лучшего атлета школы и наградили за спортивное мастерство. Для меня это были знаковые события: первый раз в жизни я выиграл что-то серьезное, если не считать мексиканской шляпы с лентой за танец, которую мне вручили в четвертом классе (я получил эту награду за то, что у меня меньше закружилась голова, чем у моей партнерши Линды Снайдер, которая потом подошла ко мне сзади и так стала колотить по спине между лопаток, что чуть не выбила дух из меня за то, что она со мной опозорилась!).
Я прекрасно чувствовал себя в школе, особенно в пятом классе. Для меня это было время невинности. Не было никаких проблем, если не считать желания немедленно убежать от этой «волчицы» Линды Снайдер. Я был счастлив жить, где живу, и делать то, что делаю. Это было простое время, и мне кажется, что тот объектив, который мог бы тогда спроецировать мой собственный внутренний образ на стену, дал бы четкое и ясное изображение. Все предвещало скорые перемены, не столь радикальные и достойные всеобщего внимания, но безусловно важные для меня.
Я пришел к выводу, что для большинства из нас события, которые определяют нашу жизнь, — самые обычные события, которые, если бы не касались нас лично, не отличались бы особым драматизмом и не вызвали бы большого интереса. Но стоит только добавить к ним этот элемент персонального участия и личной вовлеченности, стоит только добавить эту значимость, и сразу же события, которые никак не проявляют себя на всемирном «локаторе», приобретают колоссальное значение. Помните: если это важно для вас, то это важно — и точка! То, что должно было произойти со мной, едва ли было замечено кем-то, кого это не касалось лично, но те моменты сформировали часть моего самосознания, которая со мной до сих пор.
Как говорит моя мать сейчас, я никогда в жизни первым не начинал драку. Но в тот год в нашу маленькую школу ходила группа парней, которые жили в хулиганском районе за несколько кварталов от моего дома. Они были в шестом классе, всего на год старше меня, но, казалось, каждый был на фут выше ростом и на столько же шире в плечах. Однажды на каникулах эти «чертовы шестиклассники», как мы их назвали, стали цепляться к группе младших школьников, среди которых был я и несколько моих приятелей. Была словесная перебранка, а затем кто-то из них схватил моего друга Майкла и перебросил его через спину. Старшеклассники набросились на нас. Я плохо помню, что было потом. Вспоминаю, как изо всех сил швырнул баскетбольный мяч в лицо одному из них, а другому врезал кулаком. (Мой отец всегда говорил: «Сын, если они больше тебя, постарайся придумать, как использовать эту разницу и хоть немного уравнять шансы!») Вскоре стычка превратилась в самую шумную, самую бестолковую драку, которую только можно себе вообразить. Никто из нас не был достаточно взрослым, чтобы причинить другому серьезные увечья, но для всех нас это была «историческая битва» с превосходящим соперником. Не я начал ее, но я помню, что прилагал все свои силы, чтобы ее достойно завершить.
Конечно, нас всех доставили в кабинет директора, куда была вызвана и моя классная учительница. Стоя на «лобном месте», с кровоточащим носом, в разорванной рубашке, с мелкими камушками на щеке и большой шишкой на лбу, я испытывал, как сейчас вспоминаю, чувство большого облегчения. Такое чувство испытывает в пылу битвы воин, узнав, что подкрепление на подходе. Оно рождалось из уверенности, что миссис Джонсон, которая из всех учителей школы знает меня лучше всех, вот-вот придет мне на выручку. Она станет моим защитником и адвокатом. Она знает мой характер, мои спортивные успехи и награды, знает, как я отношусь к своим друзьям, а также мою миролюбивую натуру, поэтому, как я думал, можно было не сомневаться, что она сразу разберется, что к чему, и защитит меня перед директором. Я даже не фиксировал эти мысли в своем сознании, я просто ощущал их, и они наполняли меня спокойствием. Вот придет миссис Джонсон — и все будет в порядке.
То, что произошло потом, стало определяющим моментом моей жизни. Вошла миссис Джонсон. Она посмотрела на директора, взглянула на меня — и мгновенно пришла в ярость. В первые несколько мгновений ее тирады я даже не мог разобрать, что она орет. Я был потрясен. А она была оскорблена до Шубины души, что один из ее учеников учинил драку. Она даже не спросила, что случилось; лишь дала понять, что это ее совершенно не интересует. Она просто «утопила» меня в потоке злейших слов.
Некоторые из этих слов я не забуду до конца жизни.
— А-а, так ты у нас мистер «крутой парень»,— язвила она, — и ты ни в грош никого не ставишь, не так ли?
Неужели она не понимает, какие это были здоровые парни? Разве она не понимает, что драку начали они? Почему она даже не спросит, как все произошло?
Поначалу я был ошеломлен и обижен. Потом во мне как будто щелкнул какой-то переключатель. Я вдруг понял, что миссис Джонсон никогда не была моим другом. Я понял, что прежде чем выполнять свою обязанность оберегать меня от хулиганов и выяснять истину, она в первую очередь оберегала себя. У нее была на меня «заготовка», в которой не было места ни для моей безопасности, ни для моего благополучия. Ее позиция была ясна: «Не «гони волну» на мой мир, ты, мальчишка. Я делаю то, что мне нужно, и хочу, чтобы ты не осложнял мне жизнь, а ты сам мне до лампочки!»
Там же, в кабинете директора, я понял, что уже никогда не буду верить в справедливость жизни. Мне стало ясно, что единственный человек, о котором я должен заботиться, это я сам. Единственный, кто всегда готов «прикрыть меня», — это я. Мысленно я произнес:
— О чем вы, мадам? Вы что, сошли с ума?
Но вслух я сказал другое:
— Да, вы правы! Я никого в грош не ставлю, и в первую очередь — вас!
Директор немедленно отстранил меня от занятий на три дня, и тем самым занял «почетное» место в моем «черном списке».
То единственное событие, определяющий момент, который я назвал «предательством», существенно изменил мою внутреннюю суть. Это можно назвать взрослением, расставанием с наивностью, или пробуждением, которое показало, что окружающий мир — не моя собственная вотчина. Как бы то ни было, тот момент кардинально изменил мое внутреннее «я». За пять минут на свет появился новый Фил МакГро. Было ли это грандиозным событием? Да, но не для миссис Джонсон, не для директора, не для тех шестиклассников, которые по полгода проводили в полиции, а для мня. Для меня это был судьбоносный момент.
Быстро перемотаем летопись моей жизни еще на год вперед. В той же самой школе у меня был другой учитель — мистер Велбурн. Это был здоровенный мужчина, просто богатырь. Он преподавал изобразительное искусство — как мне казалось тогда совершенно «не мужской» предмет, который к тому же совершенно ему не подходил, потому что кулаки у него были величиной с кувалду.
Однажды весенним утром из-за сильного снегопада очень многие ученики и некоторые учителя опаздывали на занятия. Те из нас, кто пришел вовремя, сидели в классе и ждали, когда придет «снежный человек».
Шли минуты. На столах лежали большие куски пластилина, а поскольку время тянулось томительно медленно и делать было нечего, одна шалость рождала другую. Мы стали отщипывать куски пластилина и бросать друг в друга. Вскоре мы добились довольно хороших результатов в этом. Все пространство было насыщено небольшими пластилиновыми снарядами, которые со свистом носились по классу. Я был особенно горд тем, что сделал два прямых попадания в волосы Вики, а она этого даже не заметила.
В этот момент вошел Велбурн. Не удивительно, что он мгновенно сошел с ума. Никто из нас не стал бы отрицать, что мы бросались пластилином. Я вполне ожидал нравоучений, наказания в виде уборки класса, и, возможно, даже «исправительных работ» во время каникул. Но Велбурну всего этого уже было мало; я имею в виду, что он вообще об этом не подумал, я хочу сказать, что он просто спятил! Я имел несчастье сидеть прямо там, где с ним случился психопатический припадок, и в самом его разгаре он выдернул меня из-за парты, встряхнул будто тряпичную куклу, зажал в своей лапе мою правую руку и правую ногу, поднял меня над головой как гантель и взревел:
— Как ты хочешь чтобы я швырнул тебя на пол? Я сейчас раздавлю твою башку и сломаю шею, ты, наглый осел!
Сдавленный в его железной клешне, я был абсолютно уверен, что он так и сделает. Велбурн был будто одержим бесами. Его ногти вонзились в мою руку, и она кровоточила. Я думал, что он как минимум сломает мне позвоночник. Глаза его были безумны, изо рта брызгала слюна. Впервые в жизни я всерьез подумал, что вот-вот умру.
Я с надеждой смотрел на дверь. «Кто-нибудь, пожалуйста, помогите мне», — думал я. Наконец, я смог облечь свою мысль в слова и крикнул:
— Кто-нибудь, оторвите от меня этого психа, сделайте хоть что-нибудь!
Понятно, весь класс был в шоке, дети не могли поверить своим глазам и сидели, прилипнув к стульям. Спустя, казалось, целую вечность один мальчик по имени Карл, заботясь скорее о собственной безопасности, чем о том, чтобы позвать на помощь, в ужасе выскользнул из класса. К счастью, он тут же лоб в лоб столкнулся с другим опоздавшим учителем, который сообразил, в чем причина паники и криков. Всеобщая тревога привлекла в наш класс сразу нескольких учителей. Велбурна удалось унять уговорами, и я был выпущен на свободу. Он не причинил мне серьезного вреда, если не считать ушибов и ссадин. Я помню, как Велбурн сидел на полу с отсутствующим взглядом, устремленным в пространство, когда меня повели к медсестре. После того случая мы Велбурна больше никогда не видели. Другие учителя довели до конца его курс. Предполагаю, что он был уволен или отправлен туда, куда следует отправлять учителей-психопатов и маньяков, которые грозят сломать шею ученику.
Скажу вам честно, мир еще раз дал мне свою «метку» и написал на табличке: Фил МакГро. Мне сейчас пятьдесят лет, но оба случая стоят перед моими глазами столь живо, как ничто, испытанное до или после, — это два определяющих момента моей жизни. Ни один из них не стал «горячей» шестичасовой новостью на телевидении, и уже никогда не станет. В них нет особого драматизма, хотя я думаю, что из второго инцидента можно было сделать показательный судебный процесс. Я мог бы вспомнить тысячи гораздо более травмирующих жизненных историй, о которых мне доводилось слышать от других; думаю, что они известны и вам. Я рассказал об этих двух случаях только потому, что они очень важны для меня. Они не возглавляют мой список из десяти ключевых моментов жизни, но входят в него. Я хочу еще раз подчеркнуть свою мысль о том, что если какие-то события вашей жизни важны для вас и повлияли на формирование вашей личности, то этого достаточно, чтобы вы считали эти моменты определяющими и внимательно отнеслись к их анализу. Те два случая, какими бы тривиальными они ни казались другим, изменили меня, мое представление о самом себе и отношение к своей жизни. Я учился в той школе еще три года и потом еще много где. Я бывал на тысячах семинаров и провел там сотни тысяч минут, но те два события, которые в общем заняли не более пяти минут, выделяются на фоне всех других событий моей жизни четкостью и безошибочной ясностью.
Как я уже говорил, далеко не каждый момент вашей жизни вы можете вспомнить и выделить. Тем не менее, как и в случае со мной, наверняка были моменты, которые повлияли на формирование вашей личности. Такие события входят в подсознание и трансформируют самые основы, фундамент человеческой личности. Не будет преувеличением сказать, что накануне такого события мнение человека о самом себе было на «5», а после того как оно произошло, мнение изменилось на «4». Существенная часть личности заменяется или изменяется этим отрезком человеческой жизни, появляется что-то новое, которое в дальнейшем всегда будет с этим человеком. Опыт данного события будет, в той или иной степени, влиять на всю его жизнь. Именно эти моменты вашей жизни нам предстоит отыскать и оценить.
Предположим, сегодня вам сорок лет, значит, вы в общей сложность прожили 14610 дней. Скорее всего, вы не сможете выделить из памяти 14600 дней, но оставшиеся 10 — наверняка. События этих десяти дней выделяются на общем фоне подобно тому, как средневековый замок на картине бросается в глаза на фоне окружающего пейзажа.
Эта тенденция была отмечена известным психологом Альфредом Адлером, который считал, что мы создаем мысленные автопортреты на основе жизненного опыта. Он отмечал, что мозг группирует весь опыт вокруг самых важных, значимых событий. Одним из любимых приемов доктора Адлера было спрашивать своих пациентов о том, какие самые ранние воспоминания своей жизни они могут вспомнить. И Адлер обычно завершал воспоминания пациента словами: «И именно так сложилась ваша жизнь». Он хотел показать, как небольшой период жизни пациента повлиял на формирование его личности. Он был убежден, что подобные воспоминания составляют суть личной правды каждого человека. И он был прав.
Например, одна женщина рассказывала, как в детстве страшно испугалась, когда за ней погнались две собаки. Ей удалось убежать от них, но и сейчас она испытывает страх при одном воспоминании об этом. Этот случай давно в прошлом, но и сейчас ей кажется, что весь окружающий мир является злобным и недружелюбным местом. И хотя ей хватило силы воли и знаний, чтобы справиться с этим, полностью страх так и не ушел. Доктор Адлер пришел к выводу, что женщина рассказывает о том эпизоде детства, который стал олицетворением всей ее жизни, поэтому он и до сих пор ввергает ее в глубочайшее эмоциональное смятение. Очевидно, что тот эпизод стал для нее определяющим моментом.
Вспоминая свои собственные определяющие моменты из начальной школы, я теперь совершенно ясно вижу, как те два эпизода полностью изменили мое представление о себе; я вижу последствия, которые они внесли в мою жизнь. Во-первых, вам неудивительно, что я в дальнейшем с подозрением относился ко всякого рода начальникам и руководителям. Это стало частью всего моего существа. Даже если восприятие тех событий было неточным, для меня они — реальность. Кто-то может возразить, что я получил то, чего заслуживал. Но я в том детском возрасте (да, пожалуй, и сейчас) вижу это по-своему, и для меня это реальность. Поймите меня правильно: в жизни мне повезло на прекрасных учителей, и я никогда никому из учителей не пытался отомстить за то, что сотворили со мной миссис Джонсон или мистер Велбурн. Когда меня спрашивали: «Кто твои герои?»— я не задумываясь отвечал: «Настоящие учителя». Но, тем не менее, начиная с тех самых двух эпизодов в Денвере, я никогда не чувствовал себя комфортно ни в какой преподавательской обстановке. Мне также всегда было неприятно, когда кто-то пытался навязать мне свое мнение. Это стало частью моей личности.
И вот вывод: на той непрерывной прямой, где с одной стороны паранойя, а с другой стороны наивность, я, к счастью, далек от паранойи, но я также на значительном расстоянии от наивности и абсолютного доверия. Подвергшись тому, что я теперь классифицирую как эмоциональное и физическое насилие, я постоянно настороже и готов к самообороне; я никогда не позволю этому случиться со мной вновь. Я перестал быть беспомощным. Сейчас я прекрасно понимаю, что есть прямая неразрывная связь между моим подходом к жизни и тем, что случилось со мной в начальной школе. Те два эпизода — среди моих десяти определяющих моментов. Являются ли они примерами положительного или отрицательного воздействия? Тогда это был безусловно негативный опыт, но сейчас я уверен, что они также послужили хорошим «будильником». Я не пожелал бы пережить такое ни одному ребенку, но мне кажется, я извлек из них пользу. Можно сколько угодно спорить по этому поводу, но факт — они произошли и изменили меня.
Некоторые из ваших определяющих моментов — решительно негативны, другие — подчеркнуто позитивны. Позитивные моменты хорошо укрепляют наше подлинное «я», вдохновляя нас на осознание своих собственных возможностей. Они поднимают нас на такой уровень, с которого мы можем увидеть новые возможности. Мы можем извлечь из них самую разнообразную эмоциональную и духовную энергию, способную поддерживать нас всю оставшуюся жизнь.
Я вспоминаю еще одну школьную историю, которой поделился со мной один очень близкий мне человек. Я рассказал ей о своем кошмарном опыте пятого и шестого класса, а она в ответ сказала, что с ней случилась похожая история в третьем классе, но с полностью противоположным смыслом. Вот ее собственные слова, написанные специально для этой книги:
«Я всегда любила свою школу, потому что, кроме церкви, это было единственное место, где, насколько я могу вспомнить, меня, растущего ребенка, ценили как человека. Я любила книги. Они были для меня убежищем, способом поверить, что я могу стать тем, кем захочу, и смогу сделать то, что захочу. Книги раскрывали передо мной безграничные собственные возможности.
Поэтому когда мисс Драйвер, моя учительница в третьем классе, дала нам задание прочитать книгу «Правда Кэтти Джон» (книга уровня пятого класса, должна я тебе сказать!), мне очень захотелось как можно лучше выполнить задание. Нам было дано две недели на то, чтобы прочитать книгу и написать по ней сочинение; я справилась с этим заданием менее чем за неделю! Мисс Драйвер была так горда мной и моей работой, что очень много говорила об этом, стоя перед всем классом. Но этим она не ограничилась, она рассказала об этом учителям. На следующий год, в четвертом классе, новая учительница, миссис Дункан, сказала мне: «О, я знаю, ты — та девочка, которая быстро читает и пишет прекрасные сочинения». Поворотный момент моей жизни! В тот самый миг я стала другим человеком. Я поняла, что когда много работаешь, когда хорошо выполняешь задания, люди это замечают, они запоминают тебя и начинают ценить. В моем детском мозгу образовалась важная и устойчивая связь, что именно потому, что мне так понравилась книга, мне удалось быстро справиться с работой. Я так хотела подражать Кэтти Джон, что в моей тогдашней недоразвитой самооценке появились первые светлые пятна! Вот тебе еще одно толкование поворотного момента в жизни: делай, что любишь, к чему у тебя есть тяга, и жизнь станет намного легче».
Эту историю мне рассказала Опра Уинфри. Сегодня она говорит, что это был один из самых определяющих моментов ее жизни, которым она очень гордится. Ее страсть к учебе привела к формированию такого подлинного «я», которое базируется на личной правде, корнями уходящей в третий класс. С того самого момент она поверила, что если будет трудиться, то сможет достичь всего. Она поняла, что упорный труд и создание ценностей за счет того, что являешься самим собой, может принести уважение и положительные результаты.
По мере того, как шли годы, ее постоянно подпитывала энергией память того дня, когда учительница похвалила ее сочинение. Когда другие говорили ей, что она, чернокожая девочка с Юга, даже мечтать не должна о том, чтобы выбрать себе карьеру телевизионного репортера, она вспоминала тот случай. Когда перед ней открылась возможность вести ежедневное утреннее ток-шоу, и окружающие говорили: «А, это чернокожая девушка с лишним весом, но без всякого опыта? Думаю, ничего не выйдет», — она вспоминала тот самый день. Она вспоминала слабый голос в душе, который шептал ей, маленькой девочке, когда она садилась за сочинение: «Я могу это, потому что я это люблю». Она никогда не забывала этот урок: если ты намерен заставить работать данный тебе Господом талант, если у тебя есть желание трудиться изо всех сил, достичь можно абсолютно всего.
Когда мы думаем о таком нашем феномене, как память, то часто признаем, что эта способность — одновременно и дар, и великая мука. Люди, как правило, плохо запоминают факты, но прекрасно — их эмоциональную окраску. Память дает нам возможность путешествовать в прошлое, однако наша способность вспоминать факты далека от точности. И наоборот, наши ощущения, связанные с теми или иными событиями, вспоминаются с необыкновенной четкостью и ясностью.
Например, стоит вам вспомнить любое рождество в своей жизни, и я могу с уверенностью сказать, что вы не только вспомните эмоции, которые владели вами в то время, вы испытаете те же самые эмоции сейчас, в этот самый момент! Если вы были радостно возбуждены, когда вам подарили велосипед, сейчас вы испытаете точно такое же возбуждение. Если рождественским утром вы проснулись, а под елкой велосипеда не было, вы испытаете точно такое же разочарование, которое овладело вами в то самое утро. Нравится вам это или нет, но именно так мы устроены, то же самое происходит с нашими воспоминаниями об определяющих моментах своей жизни. Однажды у меня был пациент пятидесяти двух лет, который вспоминал один ключевой момент, который случился с ним, когда ему было шесть лет.
Ричард путешествовал со своей матерью через всю страну в комфортабельном экспрессе. В самом начале путешествия ему понадобилось пойти принять душ, и, убедив свою мать, что он уже «большой», отправился в мужской душ, который находился в дальнем конце вагона, самостоятельно. Войдя туда, он запер за собой дверь. Проблемы возникли, когда он захотел выйти. Как мальчик ни старался, как ни дергал дверь, она не открывалась. В реве и стуке идущего поезда звать на помощь было бесполезно. Паника охватила Ричарда, его крик превратился в отчаянные вопли. Но его никто не слышал.
Прошли, казалось, долгие часы, прежде чем Ричард, наконец, сообразил, как открыть дверь, и вышел на свободу. Весь дрожа, он вернулся к матери. Рассказывая об этом случае многие годы спустя, Ричард очень живо описывал страх и ярость, которые он тогда ощущал — и продолжает ощущать сейчас. Он вспомнил, как злился на свою мать за то, что она не пришла к нему на помощь. С тех пор он начал жить, полагаясь только на себя: Ричард никогда больше не полагался на чью-то помощь, даже когда ему ее предлагали. И по сей день он страдает клаустрофобией, покрываясь холодным потом, когда ему случается оказаться в замкнутом пространстве, например, в лифте или туалете.
Дело здесь в том, что, хотя тот ужас, который Ричард испытал ребенком, продолжался максимум десять минут, но, уже став взрослым, он все еще ощущает тот ужас и желание закричать.
Что сделало этот случай таким заметным и поворотным в жизни Ричарда? Мы никогда не узнаем, какой более ранний опыт — опыт предательства, утраты контроля над собой — мог войти составным элементом в тот эпизод в поезде. До того могло произойти любое количество менее серьезных случаев страха или возбуждения, память о которых накапливалась в душе мальчика до того, как он ступил в душевую. Не важно, по какой причине, но это был именно тот «момент истины», паническое состояние которого он пронес в себе через все годы. С невероятной энергией тот момент вобрал в себя эмоциональный заряд, все внимание и все нервы, сконцентрировав их в одном эпизоде. Другими словами, этот опыт Ричарда оказался последней каплей, которая переполнила чашу терпения и показала ему, насколько опасна жизнь. Это могло стать квинтэссенцией всего его предыдущего опыта. Тот случай в душе явился кульминацией всего, что было с ним раньше. И он также стал определителем всего, что случилось в жизни Ричарда в последующие годы.
По определяющим моментам нашей жизни строится весь ее контур. Не имея о них представления, мы ослепляем себя. Не зная о своих определяющих моментах, мы начинаем вести непредсказуемую, иррациональную и суматошную жизнь, в чем нет никакой необходимости. Мы удивляемся, почему делаем то, что делаем, и надеемся, что будущее будет лучше. Мы можем прекрасно понимать, что в жизни произошел целый ряд интересных событий, воспоминания о которых время от времени всплывают в памяти, воспоминания эти случайны и произвольны, отделены друг от друга и от того, что происходит сейчас. Мы и относимся к ним с абсолютным равнодушием.